Вера Флоренская - Моя жизнь

Опять начались наши скитания. Леня в Дудинке на поселении. Он в «черном» (секретном, конечно) списке. Его нигде не берут на работу. Хотел наняться водомером на метеостанцию – отказали. Во всякие местные организации – тоже отказ. Но, конечно, помогли товарищи. Был там Дудинский коммунхоз, где не было бухгалтера уже три месяца, не выдавали зарплату, так как баланс не был сдан. Под нажимом норильских товарищей начальник коммунхоза взял Леню бухгалтером. Как составлять баланс, он понятия не имел, и вот бухгалтер Дудинского порта Норильлага помог ему. Леня приходил к нему со всеми документами, и они вместе составили баланс за два или три месяца. Леня удивился самоотверженности этого человека и был ему бесконечно благодарен. Перед этим Леню предупредили в органах в следующей форме. Они пришли с Сабсаем (бывший секретарь обкома Киевской области [125] Скорее всего, эти сведения неверны; на момент ареста в 1937 г. А. В. Сабсай занимал пост заведующего отделом советской торговли в Днепропетровском обкоме. ), на них посмотрели: «Опять эта нация. Вы поедете туда, где вам место, – в Усть-Кут, в рыболовецкий колхоз». Сабсай тоже устроился где-то каким-то учетчиком. Жили они в холодных комнатушках шесть-семь квадратных метров. Да еще к Сабсаю приехала жена. Коммунхоз сдал баланс, рабочие за два месяца получили зарплату. Леню там носили на руках. Работы он не боялся никакой, не ныл и не страдал от работы, отношения с людьми были прекрасные. Бытовые условия были ужасные, но это воспринималось все как временное. Моя задача была следующей: найти себе работу в таком месте, где мог жить Леня, то есть 50 км от железной дороги в Красноярском крае. Единственно приемлемым был Енисейск. Я туда поплыла, ничего определенного не узнала. Где-то мне обещали какую-то работу на 500 руб. в месяц. Раздумывать мне было некогда, так как был уже сентябрь, кончалась навигация, надо было выписывать к себе Леню. По правилам поселения поселенец мог переменить место жительства, приехав к жене, работающей в 50 км от железной дороги. Я еще в Красноярске подала заявление, что имею место жительства и работу в Енисейске и прошу перевести мужа на жительство ко мне. Потом я стала туда звонить по телефону. Какой-то доброжелательный голос: «У нас почта ходит на волах, пока туда, сюда, скоро не ждите. И вообще, что вы все хотите своих мужей. Они давно завели своих “хахальшей”, и все посылки, что вы с таким трудом им посылаете, они отдают своим “хахальшам”». Я сказала, что у меня на этот счет свое мнение и я очень прошу ускорить его перевод. Таких разговоров и письменных напоминаний было много, пока Леня не получил разрешения выехать в Енисейск. А пока что я погрузилась на баржу, которую тащил среди льдин пароходик сплавной конторы «Орел». Команда боялась, что лед прорежет бока баржи, спускали железные листы по бортам. Баржа была очень перегружена, руками можно было достать воду. Было страшновато. Плыли больше суток.

Я забыла написать, как я первый-то раз приехала в Енисейск. Пароход остановился в Енисейске ночью, пассажиров было двое: какой-то мужчина и я. Ночь, кромешная тьма, а у меня еще с военной голодовки куриная слепота. Поэтому, когда я сошла с парохода, передо мной стояла чернильная темнота, ни одного огонька. Куда идти? Ни одного человека на пристани. Я сказала тому, кто приехал со мной на пароходе, что я пойду за ним. Он сказал, что идет в гостиницу. Он очень неохотно согласился и быстро пошел вперед. Я, спотыкаясь, еле успевала. Ни одного огня. Наконец открылась какая-то дверь, там было тепло, светло, спокойно. Этот дядька, видно свой человек, сразу куда-то исчез, а мне сказали: «Местов нет!» Я сказала, что на улицу ночью не пойду. Наконец дежурная сжалилась надо мной, постелила на втором этаже в коридоре на полу старый матрац, дала какое-то одеяло и подушку без наволочки. Но гостиница была чистая, пол чистый, и я заснула сном праведника. До сих пор помню, как мне было покойно и хорошо. Вот в эту-то гостиницу, уже зная адрес и людей, я приехала в Енисейск. С первого же дня начала бегать искать жилище и работу. Единственное место, которое я нашла, – плановик в Центре ремонтных мастерских сплавной конторы треста Енисейсклес. Мастерские ремонтировали суда: два парохода и десятка два-три катеров – и трактора окружающего района. Начальник сплавной конторы был Петров. Хороший хозяйственник и хороший человек: меня он сначала колебался брать (черный список). Я втиснулась с большим напором. Надо было устраивать на работу Леню. Ни в тресте, ни в сплавной конторе должности юрисконсульта не было. Я начала агитировать: «Коммерческие работы у вас плохо поставлены, вам нужно следить за договорами, и рабочих много. Надо знать трудовое законодательство» и т. д. и т. п. Он: «Я понимаю, что тебе надо втиснуть куда-нибудь своего мужика, и я не прочь тебе помочь, но почему он уволен из Норильска?» Я не отступаю, хожу каждый день. Приехал Леня. К тому времени я нашла комнату в квартире у татар и перевезла туда вещи из гостиницы. Каждый день бегала в гостиницу, ждала телеграмму. Уже декабрь. Подхожу к гостинице, а от нее уезжают розвальни. Из них навстречу выскакивает Леня. Приехал. Семь месяцев мы не виделись. Господи, сколько раз мы расставались, и сколько без надежды встретиться! Мне кажется, что я всю жизнь его ждала. Только я снова к Петрову: «Сколько вы меня будете обманывать?» Он опять начал что-то мямлить, я обозлилась, повернулась и пошла. Он вслед мне закричал: «Ладно, приводи своего мужика». На счастье, в это время приехал в командировку в сплавную контору один норильский работник, который встретил Леню на улице и рассказал Петрову, что это за работник – Гинцбург. Леня считал, что этот человек ему помог устроиться. Взяли Леню на какую-то должность, и он сразу стал необходимым человеком.

Прожили мы в Енисейске три года и девять месяцев. В качестве ссыльного поселенца – Леня, и я при нем. Мрачные, безнадежные годы. Надежды не было никакой, пока не умер «отец народов». Только тогда забрезжила надежда. Как это все было в Енисейске, я напишу потом. А сейчас расскажу, что такое Енисейск.

Расположенный на берегу Енисея, город каждую весну подвергался наводнению. Бывали годы, когда катера ходили по улицам. Летом в подвалах у людей стояла вода, кругом болота. Климат нездоровый, хотя зима и суровая, но снег девственно чистый. До революции – город золотопромышленников, была и гимназия, и большое здание Народного дома, построенное золотопромышленницей Баландиной. Ее сын был потом академиком [126] Имеется в виду А. А. Баландин. . Центр из каменных домов, а кругом – деревянные. Дома с большими огородами. До войны 1941 года жители думали, что у них на севере картошка не будет расти. Первую военную зиму, поголодав, решили попробовать, и весь Енисейск бросился копать землю. Картошка родилась прекрасная, и с тех пор каждый клочок земли засаживают картошкой. А с поселением ссыльных начали выращивать помидоры и землянику, малину и смородину. Золотые прииски захирели. Лесозаготовительные организации уехали в Маклаково, и в Енисейске осталась сплавная контора со своими мастерскими. Жителей коренных было десять тысяч человек, потом приехали ссыльные, еще десять тысяч человек, совершенно не сообразуясь, что ни жилья, ни работы всем не хватит. Были какие-то пошивочные, сапожные мастерские. Кто имел такую специальность – устраивались, жили по углам. Особенно было плохо старикам и старушкам. Одежды теплой не было. Валенки даже в Норильске трудно получить по ордеру, а в Енисейске можно скатать, но надо иметь свою шерсть. Одна старуха, бывшая актриса, замерзла около забора того дома, где жила. Утром ее обнаружили на корточках, прижавшейся к забору. Местные имели коров, овец, свиней. А ссыльные перебивались посылками от родных. Многие очень бедствовали.