Ева Мозес Кор - Близнецы Освенцима. Правдивая история близнецов доктора Менгеле

– Перестаньте! – кричала я. – Мне больно!

Я так сильно дергалась, что удержать меня на месте было невозможно, и цифры вышли немного смазанными.

Мириам была следующей. Она не сопротивлялась, как я, и ее номер – А-7064 – вышел идеально ровным.

Мы шли к баракам – нашему новому жилищу – с опухшими от боли руками. По дороге мы увидели несколько людей, которые больше напоминали скелеты, в сопровождении эсэсовцев с большими собаками. Пленники возвращались с работы. Какой труд так их истощал? Они были больны? Их морили голодом? Воздух был пропитан этим отвратительным запахом жженых куриных перьев, все в лагере выглядело серым, мрачным, безжизненным. Опасным. Не помню, чтобы где-то поблизости были трава или деревья.

Наконец мы прибыли в барак в лагере II-B, лагере для девочек Биркенау, известном как Освенцим II. Раньше это была конюшня. Было грязно. Воняло хуже, чем на улице. Внизу не было окон, через которые внутрь проникал бы свет или воздух, они были только у нас над головами, отчего стояла невозможная духота. Посреди барака стоял длинный ряд кирпичей, служивший скамейкой. В конце барака был туалет, еще одна привилегия близнецов – нам не надо было идти в огромный общий туалет на улице. Всего было несколько сотен близнецов 12–16 лет. Мы увидели и дочек мадам Ченгери, но тогда мы с ними не заговорили.

В первый вечер венгерские близнецы, которые прибыли раньше нас, показали нам трехъярусные кровати. Мы с Мириам оказались на нижнем ярусе.

Когда настало время ужина, все дети побежали к выходу. Состоял ужин из двух с половиной кусков черного хлеба и жидкости коричневого цвета, который все назвали «фальшивым кофе». Мы с Мириам переглянулись.

– Мы не можем это есть, – сказала я одной из венгерских близняшек.

– До завтра больше еды не будет, – сказала она. – Так что лучше уж ешьте.

– Это не кошерная еда.

Дома, на ферме, мы ели только кошерную еду, которая отвечала еврейским законам питания, над ней папа каждый раз читал благословение.

Близнецы рассмеялись, но это был не добрый смех, их смех говорил: «Ну и дурочки». Они жадно набросились на хлеб, который мы с Мириам им отдали.

– Мы всегда рады лишнему хлебу, – сказали они. – Но вам придется есть, что дают, если хотите выжить. Нельзя быть привередливыми, нельзя беспокоиться о том, кошерная еда или нет.

После ужина венгерские близнецы и некоторые другие ввели нас в курс событий.

– Вы в Биркенау, – сказали они. – Это часть Освенцима, но в трех километрах от основного лагеря. В Освенциме одна газовая камера и один крематорий.

– Я не понимаю, – сказала Мириам. Я спросила:

– Что такое газовая камера? Что такое крематорий?

– Пойдем, мы покажем.

Близнецы отвели нас в конец барака к двери, где надзирательница нас не видела. Мы подняли глаза к небу. Пламя рвалось из труб, нависавших над Биркенау. Дым покрывал весь лагерь, пепел кружил в густом воздухе, небо было темным, как после извержения вулкана. Мы снова почувствовали тот отвратительный запах.

Мне был страшно даже открыть рот, но я услышала собственный голос:

– Что они жгут так поздно?

– Людей, – ответила девочка.

– Никто не сжигает людей! – воскликнула я. – Что за глупости.

– Нацисты сжигают. Они хотят сжечь всех евреев.

Кто-то другой сказал:

– Видели, как нацисты утром делили людей на две группы? Одну из них сейчас, наверное, и сжигают. Если нацисты считают, что ты достаточно молодой и сильный, чтобы работать, тебе сохранят жизнь. А остальных отводят в газовую камеру и убивают газом.

Я подумала о маме, ослабленной после долгой болезни.

Я подумала о папе, крепко сжимающем молитвенник.

Я подумала о старших сестрах.

В глубине души я знала, что их всех отправили в группу, которой уготовлена газовая камера. Тем не менее я позволила себе надеяться, что они еще живы. Ведь они были старше и умнее нас с Мириам.

– Мы же дети, – сказал я. – Мы не можем работать, но нас не убили.

– Пока что, – ответила близняшка. – Это потому, что мы близнецы, доктор Менгеле использует нас для экспериментов. Он придет сюда завтра после переклички.

Я спросила дрожащим голосом:

– Какие эксперименты?

Леа, двенадцатилетняя девочка, сказала нам не волноваться и ложиться спать.

Никто не разулся и не разделся; мы с Мириам последовали примеру остальных и легли на деревянную кровать в наших бордовых платьях. Хотя я очень устала, уснуть не получалось. Я ворочалась туда-сюда и вдруг заметила что-то на полу.

– Мышь, тут мышь! – закричала я, не успев даже подумать.

– Тихо! – сказал кто-то. – Это не мышь, а крыса. Они тебя не тронут, если у тебя в кровати нет еды. А теперь спи.

Я видела мышей у нас на ферме, и они были намного меньше этих крыс; местные крысы были размером с маленьких котов.

Нам с Мириам захотелось в туалет. В кромешной тьме мы тихо и осторожно вылезли из кровати, боясь наткнуться на крысу; мы попинали воздух вокруг себя, чтобы отпугнуть грызунов, и отправились в конец барака. Туалет представлял собой квадратную комнатку в три метра с темными деревянными стенами и цементным полом. Туалет выглядел совсем не как современный – это была просто дыра в полу, над которой надо было садиться на корточки. Он был еще хуже самого барака. Блевотина и фекалии не всегда попадали в дырки в полу, и их, конечно, никто не убирал. Запах стоял отвратительный.

Мы вошли в туалет, и я оцепенела. На полу в грязи лежало три голеньких детских трупа. Я никогда раньше не видела труп. Эти трое лежали на холодном, грязном, вонючем полу… мертвые. Тогда я поняла, что и мы с Мириам могли умереть. Я дала себе клятву, что не допущу, чтобы мы с сестрой повторили судьбу этих детей.

Мы будем сильнее, умнее, мы пойдем на все что угодно, чтобы выжить.

После этого я ни на секунду не допускала мысли о том, что мы не переживем этот лагерь. Я не позволяла себе бояться или сомневаться. Как только страх ко мне подкрадывался, я с силой его отталкивала. С той самой секунды, как мы вышли из туалета, я сосредоточилась на одной-единственной цели: пережить еще один день в этом ужасном месте.

Утром нас разбудил свисток. На улице еще было темно.

– Подъем! Подъем! Подъем! – прокричала надзирательница. Pfelgerin , или медсестра, которая за нами присматривала, носила белый халат.

– Быстро встали! – рявкнула она.

Мы с Мириам еще не были знакомы с распорядком дня. Вцепившись друг в друга, мы смотрели, как девочки постарше помогали маленьким подготовиться к перекличке. На улице мы выстроились в ряды по пять, чтобы нас посчитали. Это заняло чуть меньше часа. Я пытаюсь вспомнить, и мне кажется, что никто из детей не плакал или сидел на земле. Даже двухлетние. Видимо, мы все поняли, что наша жизнь зависит от послушания.