Ева Мозес Кор - Близнецы Освенцима. Правдивая история близнецов доктора Менгеле

После переклички мы вернулись в барак, чтобы прибраться. Трупы, на которые мы с Мириам вчера наткнулись, больше не лежали на полу туалета. Нам рассказали, что, когда кто-то из детей умирал, соседи не могли спать рядом с трупом и переносили тело в туалет, а одежду оставляли себе.

Тех трех взрослые убрали из туалета и переложили в кровати, чтобы посчитать их вместе с остальными. Все дети должны быть посчитаны, живые или мертвые. Доктор Менгеле знал, сколько в лагере близнецов, и нельзя было избавиться от трупа без надлежащей процедуры.

В наше первое утро у барака нас ждала женщина из СС.

– Идет доктор Менгеле! – прокричала она.

Надзирательница, кажется, беспокоилась, она дрожала в предвкушении встречи с этим великим человеком. Мы с Мириам встали ровно и затаили дыхание.

В барак вошел доктор Йозеф Менгеле. Он был элегантен, в форме эсэсовца и в высоких блестящих черных сапогах для верховой езды. На нем были белые перчатки, а в руках он держал дубинку. Первым, что я отметила, была его внешность – он был красивый, как кинозвезда. Он прошел по бараку, считая близнецов на всех кроватях, а за ним следом шло восемь сопровождающих. Позже нам стало известно, что это были доктор Кёниг, переводчица, несколько помощников и эсэсовцев. Менгеле всегда появлялся в бараках в сопровождении как минимум восьми человек.

Когда доктор Менгеле остановился у кровати с тремя трупами, он пришел в ярость:

– Как вы посмели дать им умереть?! – закричал он на медсестру и охранников. – Я не могу позволить себе лишиться даже одного ребенка!

Взрослые дрожали от криков.

Он продолжил считать, но, когда дошел до нас с Мириам, остановился и пригляделся. Я была в ужасе. Но вскоре он пошел дальше. Другие дети рассказали нам, что он был на платформе за день до нашего прибытия. Это он проводил отбор взмахом дубинки. Взмах вправо означал газовую камеру, взмах влево – лагерь и рабский труд.

После того как Менгеле покинул барак, нам принесли завтрак. Мы с Мириам выпили этот фальшивый кофе, хотя на вкус он был ужасен. Главное, его делали из кипяченой воды, что, как мы позже узнали, предотвращало дизентерию – то есть бесконечную диарею.

Группами по пять мы вышли из Биркенау и отправились в Освенцим. Мы вошли в двухэтажное кирпичное здание. Нам с Мириам приказали снять обувь и раздеться догола. Мальчики тоже там были, двадцать или тридцать пар близнецов, что сначала меня поразило.

Потом я узнала, что близнецы-мальчики жили в другом бараке, где условия были лучше нашего. За ними присматривал молодой еврей Цви Шпигель, один из пленников; раньше он был солдатом в чешской армии, и Менгеле лично избрал его на эту должность. Цви очень старался помогать мальчикам-близнецам, убеждая Менгеле давать им еду покачественней и в целом улучшить их условия. Менгеле, видно, понял, что тогда из них выйдут и подопытные кролики получше. Цви, которого называли «папой близнецов», успокаивал мальчиков, давал им развивающие игры, немного учил их математике и географии. Днем он разрешал им играть футбол с мячом из тряпок, чтобы они оставались в хорошей форме. Также он сказал им выучить имена друг друга – старался сохранить человечность.

В нашем бараке такого человека не было, никто не помогал нам, не учил нас дружить. Я ни разу не подошла ни к одной из девочек, чтобы спросить, как ее зовут, и сказать мое имя. Мы были одиноки, просто пронумерованные близняшки, которые пытались выжить. Единственной, о ком мне надо было думать, была Мириам.

Я огляделась; в здании было несколько двойняшек, но в основном идентичные близнецы, как мы с Мириам. Позже я узнала, что доктор Менгеле хотел понять феномен близнецов. Одной из целей экспериментов было создать как можно больше светловолосых и голубоглазых малышей, чтобы преумножить немецкий народ. Гитлер называл арийцев – светловолосых, голубоглазых, светлокожих немцев – «верховной расой», а мы были всего лишь подопытными крысами. Доктор Менгеле изучал «природные аномалии» и искал возможность предотвращения генетических мутаций, поэтому объектами его исследований были также карлики, инвалиды, цыгане. Карлики жили в бараке недалеко от нашего, иногда мы видели их в лагере.

Мы, полностью раздетые, сели на скамейки, мальчики тоже с нами. Было очень холодно. Прятаться было негде. Было так стыдно сидеть там без одежды. Кто-то из девочек скрестил ноги, кто-то пытался прикрыться руками. Эсэсовцы смеялись над нами и показывали пальцами, многих ребят трясло от страха. Нагота была для меня в лагере одним из самых бесчеловечных испытаний.

Доктор Менгеле время от времени заходил, чтобы все проверить. Доктора и медсестры в белых халатах – пленники, как и мы, – осматривали нас и делали заметки.

Сначала мне измерили голову инструментом под названием штангенциркуль, сделанным из двух кусков металла, которыми сдавили мне череп, чтобы измерить его. Доктор выкрикнул цифры ассистенту, тот записал их в файл.

Измерили мочки ушей, горбинки на носах, размер губ, записали форму, размер и цвет глаз. Сравнили голубизну глаз Мириам с голубизной моих с помощью диаграммы цветов. Они замеряли, замеряли, замеряли. Над одним ухом они проводили больше трех часов. Каждый раз, замерив что-то у меня, доктора шли замерять то же у Мириам, проверяя, есть ли разница. Там были фотограф и художник, задачей которых было все это запечатлеть. Врачи делали рентгены пяти-шести людям за раз.

После нам стали задавать вопросы и отдавать приказы. Заключенный, говоривший на венгерском и немецком, служил переводчиком. Стоило мне что-то сделать, как Мириам в точности это повторяла.

– Каждый раз, как я за тобой повторяю, они что-то записывают, – прошептала она. – Пытаются понять, кто из нас главная.

Конечно, главной была я, это никогда не менялось. И вчера, после моего бунта у татуировщика, они поняли, что со мной могут быть проблемы.

Мы просидели там около семи часов. Каждая секунда была отвратительна. Наконец нам разрешили одеться и вернуться в барак к ужину – паре жалких кусочков черного хлеба, сантиметров по пять каждый.

Днем медсестра заставила нас учить песню на немецком. Песня гласила: «Я юный немец, если нет – фу!». Она сказала нам встать в хоровод, а одну девочку поставила в центр. Надо было ходить вокруг девочки и петь: «Фу, фу, фу!».

– Гадкие, грязные жиды! – кричала медсестра. – Свиньи!

Она обожала эту песню. Потому что в ней говорилось, что мы, дети, отвратительны. Мы ненавидели эту медсестру и между собой называли ее Змея. У нее были толстые ноги и длинная черная коса. Змея продолжала нас мучать:

– Ну, скажите, кто вы?

Мы не отвечали. Но она и не ждала ответа.

– Думаете, вы такие умные, раз еще не померли? Ничего, скоро помрете. Мы вас всех убьем.