Михаил Талалай - Княжна Голицына – принцесса моды

У меня не было ни одной свободной минуты, у Нины тоже. Она взялась даже лепить маленькие скульптуры из гипса: фигурки располагались на площадке из искусственного снега вокруг рождественской елки, которая была украшена серебряной нитью и кусочками богемского хрусталя. Эти сувениры хорошо раскупались. У Нины были золотые руки – что бы она ни делала, у нее все получалось отлично. В те годы мама принимала дома много людей, особенно любителей музыки. Ей нравились умные и образованные люди, а светскую жизнь как таковую она презирала. Поистине, она была удивительной женщиной, необычайного интеллекта, сильного темперамента, подлинной артистичности. Ее приглашали петь даже к королеве Маргарите, которая хотела послушать эту молодую русскую, обладающую чудесным голосом. Мне исполнилось восемь лет.

Моя мать была очень спортивной и заставляла меня заниматься различными видами спорта. Например, летом – плаванием и теннисом, который мне надоедал, или верховой ездой, которую я, правда, очень любила. Скакать галопом за городом, по открытой местности – это опьяняло. Как и езда на велосипеде, это было соревнование один на один с природой, когда ветер дует в лицо и развевает волосы, щеки горят, а кровь бурлит в венах. Ритм – то, что давало движение моей жизни, подобно метроному, с его постоянным и регулярным «тик-так»: нельзя останавливаться, нельзя оглядываться. Существует только настоящее, а будущее – оно впереди. Моя философия – никогда не унывать, скука убивает жизнь.

Поэтому мне так не нравилось сидеть дома и играть, как другим девочкам. Мне не нравилось сидячее времяпрепровождение и слишком девчачьи игрушки. Никогда я не просила дарить мне куклы. Я предпочитала мужские игры, любила кататься на велосипеде, на роликах. Мне нравилось также плавать (я посещала бассейн на Форо Италико).

Единственное, что не любила Нина и чему она меня не научила, – это стряпать. Но я всегда обожала хороший стол. Когда я была маленькой, у нас была русская кухарка. Она была из Маньчжурии и вышла замуж за итальянца. У нее было двое детей, а муж работал в бродячем цирке. Моя мама многое делала, чтобы помочь их детям. Кухарка была обычной русской крестьянкой, но у плиты творила чудеса. Она не жила у нас, а приходила только готовить. Она умела готовит все русские блюда, в том числе мои любимые «котлеты по-киевски». С тех пор, как я стала путешествовать, из каждой страны я старалась привезти рецепты блюд и затем объясняла их своим домашним поварам.

Одной из моих подруг в то время была Симонетта Колонна ди Чезаро [52] Донна Симонетта Колонна Романно, герцогиня ди Чезаро (1922–2011) – модельер; в 2007 г. вышла ее книга воспоминаний «Una vita al limite: l’autobio grafia della prima donna della moda italiana». , которая затем вышла замуж за одного из Висконти, родила ему дочь, правда, почти сразу они расстались. Она тоже жила в конце улицы Грегориана. Ее мать была наполовину русской [53] Варвара Павловна Колонна ди Чезаро, рожд. Антонелли (1880–1969). Дочь графа Паоло Антонелли и его жены Елены Владимировны, рожд. Зариной; жена дона Джованни-Антонио Колонны герцога ди Чезаро (1878–1940); на ее могиле на кладбище Тестаччо стоит эпитафия «Дочь русской матери. Она всегда считала Россию своей второй родиной» (пер. с итал.). . Но больше мы дружили с ее сестрой Митой. Мы ходили играть в парк виллы Боргезе. Симонетта всегда обижала Миту, она имела невозможный характер, агрессивный, деспотичный, тогда как Мита была, напротив, мягкой, послушной, готовой помочь. Впоследствии, когда обе мы с Симонеттой стали известными стилистками, мы так поссорились, что не разговаривали друг с другом в течение 20 лет.

Герцогиня Симонетта Колонна ди Чезаро

С учебой в школе я справлялась, не очень убивая себя занятиями. Я была слишком живой, не могла сдерживать свой темперамент, ненавидела лицемерие, и за это меня часто наказывали, по большей части несправедливо. Должна, однако, заметить, что сестры из Сакро Куоре были подлинными благородными женщинами. Единственным недостатком было то, что школа их не была приравнена к другим, и каждый год мне приходиось дополнительно сдавать экзамены в училище Назарено. Так продолжалось пять лет. Тогда мама подумала, не пришел ли момент изменить обстановку. Тем временем и монахини осторожно дали понять, что, возможно, мне пора их покинуть, ведь я не отличалась послушанием и, к тому же, была другой веры.

Кончились бурные 20-е годы с их чарльстоном и джазом, нуворишами и запретом алкоголя, годы немого кино, безудержных пьянок, гангстеров и «золотой» молодежи. Годы Вирджинии Вульф и Гертруды Штайн, великолепных ночей Скотта Фитцжеральда, Греты Гарбо и Чарли Чаплина, Глории Свенсон и Рудольфо Валентино. Женщины заменяют лифчики на «брассьер», пуговицы – на застежки-молнии. Становятся короче юбки и длиннее ожерелья. Мишель Морган открыла моду на плащи. В 1927 году погибает Айседора Дункан, задушенная длинным шарфом, намотавшимся на колесо ее автомобиля. В 1929 году Альберто Моравиа публикует свой роман «Равнодушные». Курцио Малапарте становится главным редактором газеты «Стампа», издательство «Мондадори» запускает в продажу серию детективов, Леонида Репачи учреждает литературную премию Виареджо. В том же году, перед катастрофой на Уолл-стрит, повлекший всеобщий кризис, в моде появляется длинное вечернее платье. В 1933 году в Турине создается Национальное общество моды, а во Франции принято одеваться у Шанель.

После начальной я поступила в среднюю школу Кабрини. Это тоже было религиозное заведение для девушек, но среди преподавателей были люди светские, большей частью мужчины. Многие из преподавателей мне нравились. Мне запомнился математик Фольеро, очень симпатичный человек. Я не очень надеялась преуспеть по его предмету, но в конце концов получила высшую отметку. Был и весьма манерный преподаватель французского языка. Он очень гордился моим произношением. Но и здесь сестры-монахини постоянно наказывали меня. Я была веселой, возможно, слишком живой. Наверное, это было еще и потому, что я была самой высокой в классе, и даже если случалось что-то, в чем я не была виновата, в первую очередь указывали на меня.

Школа находилась далеко от нашего дома. Мне нужно было либо садиться на городской автобус в семь тридцать утра с портфелем, полным книг, либо дожидаться школьного автобуса, который, однако, всегда опаздывал. Тогда я решила ездить в школу на велосипеде, поскольку мама подарила мне на день рождения новенький сверкающий велосипед. Так, по крайней мере я могла оправдываться за то, что не брала с собой все учебники и словари и оставляла их либо дома, либо в школе. Кроме того, утренняя поездка по холодку среди холмов Пинчо, головокружительный спуск к вилле Боргезе, а затем труднейший подъем к институту Кабрини помогали мне избавиться от излишка энергии перед тем, как отправиться в класс. В те годы на террасах Пинчо художники любили ставить свои мольберты, чтобы запечатлеть открывающиеся отсюда живописные уголки Рима. А от виллы Боргезе доносились крики детей, которых выводили на прогулку няни. Я с безразличием воспринимала нотации, что девушкам не подобает браться за велосипед, если они хотят примирить гигиену и мораль, что нам-де больше к лицу игра в мяч и конные прогулки. «Если любая форма развязности является оскорблением для правил приличного поведения, то уж вращать педали столь дисгармоничным и неэстетичным способом – прямое проявление хамства», – заключал журнал «Фьямма вива» (Живой огонь) в 1929 году.