Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Граф Закревский, по нездоровью, не решился присутствовать при освящении нового водопровода, которое состояло в молебствии при новом резервуаре, устроенном в Сухаревой башне, а назначил быть при молебствии состоявшего при Закревском военного штаб-офицера Дмит рия Семеновича Шеншина {658}, хорошего музыканта, известного своею глупостью. Шеншин, ехавший на освящение в моем экипаже, который при скорой езде раскатывался, выказал необыкновенную трусость; он несколько раз хотел выпрыгнуть из экипажа, и я с трудом его удерживал. Закревский, в первых же числах ноября, осмотрел вместе со мною резервуары Сухаревой башни и вновь открытые фонтаны и был очень доволен, что при нем устроилось столь полезное для Москвы сооружение. Но мои опасения, что водоснабжение Москвы мытищинской водой может остановиться, продолжались во всю зиму 1858–1859 гг. В начале ноября начата разборка старой 24-сильной водоподъемной машины в Алексеевском и поставленной заводом герцога Лейхтенбергского 10-сильной машины в мытищинском водоподъемном здании, так как на их места следовало поставить доставленные из Англии 48– и 10-сильную машины; эту установку окончили только в апреле 1859 года.

Редко случается, чтобы новые машины были так установлены, чтобы не требовалось сделать в них некоторые исправления, для чего они должны быть останавливаемы, следствием чего была бы остановка снабжения Москвы мытищинской водой, но, к счастью, этого не случилось, вследствие хорошего проектирования, изготовления и установки заказанных мною в Англии водоподъемных машин.

{В разных местах этой главы «Моих воспоминаний» я изложил подробности устройства Мытищинского водопровода, пользу его для Москвы, необыкновенную дешевизну его устройства (он стоил около миллиона рублей); между прочим, цена чугунных труб диаметром от 2 до 16 дюймов, при стенах для труб, диаметром меньше 16 д. в 1/2 д., а для последних в 2/3 д., была 1 руб. 19 коп. за пуд; и выгоды от малого количества топлива, употребляемого водоподъемными машинами, а потому не буду более возвращаться к этому предмету. Скажу только, что} мне было ясно, что новый водопровод не может удовлетворить всем потребностям города, в котором считалось тогда 400 тыс. жителей. Мытищинский водопровод давал 500 тыс. ведер в сутки и Краснохолмский 100 тыс. ведер речной воды, а следовательно, на жителя приходилось по 1 1/2 ведра, что весьма недостаточно.

Но необходимо было ограничить количество воды сообразно сумме, которая городским начальством была назначена на устройство водоснабжения, и количеству воды, доставляемой мытищинскими ключами. {Выше было сказано, что посредством понижения горизонта излива этих ключей я увеличил даваемые ими в продолжении 78 лет 300 тысяч ведер в сутки до 500 тысяч. Я всегда был убежден, что при дальнейшем понижении этого горизонта, мытищинские ключи дадут еще большее количество воды, но это дальнейшее понижение, как изложено мною выше, не было дозволено Департаментом проектов и смет Главного управления путей сообщения; впрочем, при неимении в распоряжении суммы, которая потребовалась бы на проведение большего количества воды в Москву, отыскание такового в Мытищах через понижение горизонта ключей было бы бесполезно.}

В заключение скажу, что я не могу не гордиться проектированием и приведением в исполнение столь благодетельного для Москвы сооружения, дешевизна устройства которого несомненна, а прочность доказана существованием его до сего времени (1881 г.) без исправлений. При окончании его я не получил служебной награды, вероятно, вследствие недавнего производства меня в генерал-майоры. Но, конечно, устройство столь полезного сооружения могло бы быть встречено, как это делается в Западной Европе, одобрением ученых обществ, похвалами журналов и газет, сочувствием населения Москвы и выражением благодарности ее представителей. Ничего этого не было. Ученые общества, журналы и газеты промолчали; представители населения Москвы также, и само население осталось равнодушным; некоторые же из домо владельцев занимались отыскиванием недостатков в водопроводе, постоянно жалуясь на налог, которому они подвергались для составления капитала на его сооружение. Только бедный класс постоянно благодарен за возможность пользоваться чистой водой, и небольшое число образованных лиц сочувствовали успешному сооружению водопровода, чему служит доказательством то, что, при предположениях об устройстве водопроводов в разных городах России или об увеличении количества воды для снабжения Москвы водой, постоянно продол жают обращаться ко мне за советами. Я радуюсь тому, что и у нас не все забывают полезного общест венного деятеля.

При передаче мною вышеизложенного о бароне Фирксе А. В. Головнину, он мне дал следующие пояснения.

Нельзя сказать, чтобы издания Фиркса (Шедо-Ферроти) нравились Головнину, но он видел, что они читаются и в Петербурге, и за границей лицами, которые не читают русских книг. Поэтому он считал их полезным орудием для распространения разных мыслей и верных сведений. Узнав от Фиркса, что он пишет книгу о русских учебных заведениях, весьма мало Фирксу известных, Головнин предложил ему посетить некоторые из них и просил попечителей допустить его к осмотру оных, что, впрочем, часто делается для путешественников, родителей, ученых. О назначении Фиркса попечителем учебного округа Головнин никогда не думал, и это было бы противно его системе выбирать попечителей преимущественно из педагогов, долго служивших по учебной части.

Чувство справедливости требует сказать, что собственно Великий Князь |Константин Николаевич был совершенно чужд публикации Шедо-Ферроти относительно Польши. Никакого патронажа оной Его Высочество не оказывал и денег не давал. Участие было со стороны Головнина и заключалось в следующем. События в Польше в 1862 и 1863 гг. имели следствием большое озлобление части общества в России против Великого Князя и обвинения его в покровительстве полякам во вред России. Его обвиняли в измене пользам и выгодам отечества, и Московские Ведомости весьма ясно вторили этим обвинениям и возбуждали против Вели кого Князя общественное мнение. Головнин состоял перед тем 10 лет при особе Великого Князя, пользовался его полным доверием, знал близко историю его назначения наместником Царства Польского, Его образ действия, данные Ему инструкции [147]действовать кротко, изумлялся Его незлобию и благодушию, когда, встреченный в день приезда в Варшаву выстрелом в упор, ОН не только не мстил, но продолжал изыскивать меры для умиротворения вековой вражды. Головнина не могла не возмущать несправедливость общества в России в отношении к Великому Князю. Он близко видел, кто тайные деятели, возбуждавшие против Него общество из мести за Его влиятельное участие в деле освобождения крестьян. Весьма натурально, что он желал, чтобы истина сделалась известною, и чтобы вследствие того к Великому Князю отнеслись с беспристрастием и справедливостью. Фиркс в это самое время сообщил Головнину, что напишет брошюру об отношениях Польши к России, и просил материалов. Головнин с радостью воспользовался этим обстоятельством и доставил Фирксу сведения собственно о деятельности Великого Князя Константина Николаевича в Польше. Других материалов он ему не доставлял. Фиркс составил тогда о Великом Князе особую главу, просмотренную Головниным, и эта глава, если не считать прекрасного, правдивого рескрипта Государя на имя Его Высочества из Ливадии, была единственною публикацией, единственным голосом, раздавшимся с того времени в печати до настоящего момента (1879 г.) в защиту Великого Князя. Головнин мог бы в то время указать Фирксу в других главах брошюры те места, которые были неприличны, несправедливы относительно русских вообще и должны были возбудить часть общества против Фиркса, и, вероятно, Фиркс изменил бы их. Головнин этого не сделал по следующим причинам.