Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

11 или 12 сентября, к вечеру собрали остатки нашего полка на Куликовом поле, на Южной стороне Севастополя, и явившийся генерал-лейтенант Жабокритский объявил, что он назначен начальником нашей 16-й дивизии, что мы поступаем под его команду в особый отряд, что мы должны туда следовать, куда он поведет нас, причем грозно добавил, что для ослушников его приказаний, при нем постоянно находится в кобурах пара пистолетов.

Грустно, больно было слушать подобное незаслуженное приветствие, но нам тотчас пришло на память, что эти любезности исходят верно на основании пошлых слухов о нашем будто бы бегстве под Альмой, и о потере знамен.

К вечеру стало слышно, что будут затапливать корабли, а в ночь на другой день, выступили мы с Южной стороны, шли неизвестными местами по лесам и горам и совершив таким образом фланговое движение, заняли чрез несколько дней позицию на Инкерманских высотах.

Первое бомбардирование Севастополя, начавшееся рано 5 октября, привлекло и меня в числе прочих на Северную сторону, откуда довелось мне видеть весь ужас, которому был подвергнут так много, так долго и так славно страдавший город.

Когда мы находились на Инкерманской позиции, приехали в Крым ИХ Императорские Высочества Великие Князья, коих сопровождал генерал адъютант Философов. Посетив наш полк, Великие Князья разговаривали и подробно расспрашивали многих нижних чинов, и многих награждали деньгами, по преимуществу кавалеров знака отличия военного ордена и раненых, оставшихся в рядах полка.

В то самое время, какой-то флигель-адъютант, отозвав меня в сторону, как полкового адъютанта, расспрашивал об Альмском деле и просил рассказать подробно, каким именно образом знамена были отбиты у захватившего их неприятеля. Флигель-адъютант подходил к знаменам, лежавших на барабанах, рассматривал их, а главное, старался узнать, настоящие ли они, а не поддельные и просил объяснить, почему именно одно древко значительно менее короче другого. Я объяснил кратко причину этих повреждений и старался, сколько мог уверить, что знамена не были никогда в руках неприятельских, что слухи об этом не имеют никаких оснований.

Между тем, отпор, данный на первое бомбардирование, заставил союзников обратиться к правильной осаде Севастополя. Неприятель стал выводить апроши к 3, 4 и 5-му бастионам. Против неприятельских работ стали посылаться партии охотников на вылазки. Но не смотря на удачные, большею частью, вылазки, неприятель продолжал упорно подвигаться к Севастополю, и против 4-го бастиона заложил вторую параллель.

Чтобы отвлечь неприятеля от осадных работ, приказано было овладеть неприятельскою позицией возле Балаклавы, прикрытую четырьмя редутами, которые охраняли турки.

13 октября, на рассвете, через селение Чоргун мы приблизились к каменному мосту. Несколько пластунов, находившихся при нашем отряде, умылись в реке, на коленях сотворили утреннюю молитву (что нас очень тронуло), и не успели мы перейти мост, как донская батарея так стремительно открыла огонь по передовому редуту, что турки, застигнутые врасплох, побросав все, обратились в бегство.

В отряде генерала Липранди, Владимирский полк составлял правый фланг под начальством генерал-лейтенанта Жабокритского и занял Федюхины высоты, откуда нам было отлично видно, как русские войска блистательно и быстро, почти без сопротивления, заняли редуты. Лишь только мы построились на Федюхиных высотах, как из скрытых батарей на Сапун-горе к нам стали посылать гранаты, из коих несколько разорвало над батальонами, другие же не долетали и разрывались на воздухе. Батальоны Владимирского полка прикрывали батарею; ниже возвышенности, на которой помещалась батарея, находилась цепь из штуцерных нашего полка, впереди коих были пластуны.

Во время нападения африканских конных егерей, в числе нескольких десятков человек, на батарею, пластуны первые открыли по этим удальцам ружейный огонь. При этом один из пластунов (они все находились незамеченными в кустах) только что лежа выстрелил и встал чтоб зарядить ружье, как на встречу ему скакал один отсталый всадник, и готовился уже саблей снести голову. В это мгновение пластун, падая на спину, выстрелил почти в упор и убил всадника, потом медленно встал и начал вновь заряжать ружье. Замечательны их хладнокровие и находчивость; при чем все это делалось не спеша, не выказывая никакой особенной суетливости.

Вечером прибыл к нам на позицию вновь назначенный командиром полка, полковник барон Николай Иванович Дельвиг. Мне особенно памятен этот вечер, как первое и приятное свидание с такой великолепной, храброй и благородной личностью, как покойный барон, у которого я был впоследствии личным адъютантом (по званию начальника штаба 5-го, потом 4-го корпуса).

По прошествии нескольких дней Владимирский полк вновь возвратился на Инкерманскую позицию, откуда 22 октября ночью был переведен через бухту с Северной стороны в Севастополь, и помещен временно в Апполоновой балке.

В ночь с 23 на 24 октября для предполагавшейся общей вылазки, когда уже жалонеры были высланы для указания им места боевого расположения, на утро, нашего полка, когда все почти нужные распоряжения уже были сделаны, из главной квартиры (с Северной стороны) была получена начальником дивизии записка, извещающая, что только от одного Владимирского полка не прибыл ординарец из офицеров, назначенный состоять при ИХ Императорских Высочествах Великих Князьях. Генерал Жабокритский тотчас обратился ко мне, и спросил: что это значит. Я доложил, что по приказанию командира полка, туда назначен адъютант 2-го батальона, и что я видел, как он хлопотал о скорейшей переправе его с лошадью через бухту на Северную сторону. Генерал, сильно рассердившись, приказал мне немедленно отправиться и узнать обстоятельно, и если офицера нет в главной квартире, то мне заступить место ординарца, добавив: « это Вам в наказание за вашу неисправность », – как будто я был в этом хоть сколько-нибудь виноват?

На мои просьбы командиру полка (находившемуся при этом) о заступничестве его и на доводы мои, что, может быть, офицер уже прибыл по назначению, барон Дельвиг советовал мне повиноваться, немедленно ехать и спешить возвращением, прибавив: «До свидания. Я Вас буду ждать. Узнайте, если офицер наш там, то спешите к утру. Вместе будем драться».

Шел сильный дождь, был ужасный ветер и темная ночь. На какой-то душегубке с трудом переправясь на Северную сторону, я узнал в обозе нашего полка, что адъютанту 2-го батальона никак не удалось перевезти с собой лошадь, что он давно уже отыскивает достать у кого-нибудь лошадь, чтобы явиться в главную квартиру. Меня это успокоило, но я хотел удостовериться, на своем ли он месте и потому отправился на вьючной моей лошади, без седла, а покрытой попоной, к ставке главнокомандующего.