Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

– Вы не можете мне давать советов; вы позабываете, что я и вам начальник.

Прутченко сказал, что после этого остается ему только отойти от Урусова, который вслед засим уехал с бала, а я старику Прутченко рассказал о происходившем до его прихода в той комнате, в которой он застал меня и кричавшего Урусова.

Подобные сцены повторялись довольно часто в тех домах, в которые был приглашаем Урусов; бывали целые недели, в которых каждый день ознаменовывался какою-нибудь историей в высшем кругу нижегородского общества, почему я и называл этот город «историческим». В них почти постоянно участвовал Урусов. Рассказ многих этих историй был бы слишком утомителен, а потому я ограничусь одной из них, {происходившей в описываемое мною время}.

В Нижнем издавались губернские ведомости, редактором которых был Павел Иванович Мельников {289}, известный впоследствии в литературе под псевдонимом Андрея Печерского. Приехав в Нижний в 1843 г., я застал Мельникова учителем в нижегородской гимназии. Вскоре по приезде в Нижний Урусова Мельников читал публичные лекции о Смутном времени в России. Урусов назначил Мельникова чиновником особых поручений при губернаторе и употреблял его преимущественно по следствиям о раскольниках. Вскоре Мельников перешел в Министерство внутренних дел, и от этого Министерства был также назначаем на следствия по раскольничьим делам. Впоследствии он участвовал в «Московских ведомостях», издаваемых Катковым {290}и Леонтьевым {291}.

В одном из последних номеров «Нижегородских губернских ведомостей» 1847 г. была помещена статья, в которой общественная жизнь в Нижнем была описана не с выгодной стороны. В день Рождества Христова, после обедни, нижегородское общество собралось у княгини Урусовой для поздравления с праздником. Несколько лиц из этого общества жаловались Урусову на помещение означенной статьи в губернских ведомостях; они находили в ней особенно обидным то, что ее автор, перечисляя разные городские учреждения, поместил клуб между арестантскою ротой и острогом, как будто, говорили они, члены клуба то же, что арестанты и острожники. Урусов возражал, что в Нижнем общество так разъединено, что действительно жизнь в нем очень скучна, что он в продолжение 3 1/2 лет употреблял все способы, чтобы соединить общество и придать ему более живости, но что не мог в этом успеть. Читатель мог видеть из предыдущего рассказа, насколько Урусов в домах, в которые он был приглашаем, способствовал к соединению общества; на балах же и вечерах, которые давал у себя, он почти ни с кем не говорил, а занимался увеличением и уменьшением огня в лампах и грыз ногти. Когда Урусову на его замечание о скучной жизни в Нижнем возразили, что в нем довольно часто бывают званые вечера и обеды, он сказал, что жизнь скучна в особенности для дам, что круг приглашаемых в частные дома очень ограничен, что многие из приглашаемых не ездят по неимению свежих бальных туалетов и что только мужчины имеют возможность собираться каждый день в клубе, а следовало бы предоставить дамам хотя один раз в неделю бывать в клубе в их ежедневных платьях, где они могли бы танцевать, играть в карты и заниматься рукоделием; одним словом, назначить один день в неделю для так называемых ситцевых вечеров в клубе. Приехавший во время этого объяснения к Урусову советник губернского правления Григорьев н, один из четырех старшин клуба, заявил, что подобные вечера будут немедля устроены. Он с другим старшиною клуба Т. Г. [ Тимофеем Гордеевичем ] Погуляевым, {о котором я упоминал выше}, составили протокол правления клуба, которым полагалось учредить в клубе ситцевые вечера по одному разу в неделю и пригласить на эти вечера всех дам и девиц нижегородского благородного общества. Они прислали мне этот протокол для подписи, так как я был в это время также старшиною. Я его не подписал, а послал отзыв, в котором изложил, что женский пол не может быть допущен в клуб без согласия общего собрания его членов и что, в случае их согласия, должен быть определен источник для покрытия расходов, которых потребуют ситцевые вечера, так как обыкновенных доходов клуба не доставало даже на его обыкновенное содержание, и клуб постоянно был в долгу. Четвертый старшина клуба присоединился к моему мнению. Погуляев был старшиною – распорядителем клуба, а потому, несмотря на мое и другого старшины несогласие, назначен был один день в неделю для ситцевых вечеров и разосланы были приглашения. Конечно, в день, назначенный для первого вечера, я не поехал в клуб. Урусов объявил старшинам, Погуляеву и Григорьеву, что он приедет на ситцевый вечер в сюртуке и потому все военные должны быть в сюртуках.

В день, назначенный для первого ситцевого вечера в клубе, князь Лев Гагарин посылал во многие дома приглашать к себе женскую прислугу на Афинский вечер, который должен был начаться у него на квартире после полуночи. {Нашей женской прислуге, конечно, не было дозволено участвовать на этом вечере; впрочем, она и сама этого не желала.}

Большая часть военных приехали в клуб на ситцевый вечер в сюртуках, а тех, которые приезжали в мундирах, не зная о распоряжении Урусова, отсылали, с тем чтобы они надели сюртуки. В этот день к Урусову на несколько часов заехал проезжавший через Нижний брат его флигель-адъютант князь Павел Александрович (впоследствии генерал-адъютант и генерал от инфантерии), а потому он не мог быть в клубе. Жена {292}его была торжественно встречена обоими бывшими на вечере старшинами клуба, Погуляевым и Григорьевым. В одно время с нею приехал князь Лев Гагарин. Урусова, наученная последним, сказала старшинам, что неприлично быть на танцевальном вечере в сюртуках и потому просит, чтобы мужчины, одетые в сюртуки, удалились из танцевальной залы, в которую она до их удаления не взойдет. Григорьев, объявив об этом военным, которые были в сюртуках, просил их съездить домой и переодеться в мундиры, но они возразили, что приехали в этой форме по распоряжению губернатора, и просили заявить об этом жене последнего. Григорьев снова вернулся к ним и, сказав, что Урусова повторила свое требование, заставил их удалиться. Они вместе с приехавшими с ними дамами пошли на хоры танцевальной залы. В числе удаленных из залы были брат мой Николай с его женою и брат последней Д. Б. Прутченко. При выходе из залы всех военных князь Лев Гагарин смотрел на них с насмешливою улыбкою, а Д. Б. Прутченко сказал ему несколько дерзостей. Но на этом поле бой с Гагариным был для всех неровный; он, возбуждая своим поведением против себя дерзости, сносил, потеряв всякое понятие о чести, всякую обращенную к нему дерзость, чему я был неоднократно свидетелем. Из всех военных, удалившихся из залы, вернулся только один инженер путей сообщения, капитан Дмитриев, бывший в это время начальником судоходной дистанции в Нижнем. {Я о нем упоминал в III главе «Моих воспоминаний» по случаю его разумного и благородного поведения в отношении ко мне при освобождении меня от занятий по устройству Тульского оружейного завода.}