Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Вообще Дмитриев был очень хороший человек, но желание быть постоянно в хороших отношениях с начальствующими лицами взяло верх против желания оставаться со всеми в мире; за это молодые военные, ушедшие на хоры танцевальной залы, громко назвали его pomme cuite [49], так что эти слова можно было слышать в упомянутой зале. Музыка, игравшая на танцевальном вечере, должна была с полуночи играть у Гагарина на его Афинском вечере, а потому мазурку, которою обыкновенно заканчивались балы, заиграли довольно рано; многие в публике были этим недовольны, знавшие же о том, что музыка должна уйти к Гагарину на Афинский вечер, объяснили этим раннее начинание мазурки. Нижегородский старший полицеймейстер, полковник Зенгбуш, услышав эти объяснения, заявил, что нельзя из-за Гагарина лишить удовольствия всю публику, и в особенности княгиню Урусову; тогда какой-то шутник сказал ему, что и княгиня едет на Афинский вечер Гагарина. Зенгбуш, не поняв шутки, почел своим долгом сообщить Урусову о том, что его жена из клуба поедет к Гагарину, и получил приказание Урусова сказать его жене, чтобы она немедля воротилась домой, но она объявила Зенгбушу, что желает остаться на вечере до полуночи. Зенгбуш вернулся с этим к Урусову, который послал жандармского унтер-офицера с приказанием немедля привезти его жену. Жандарм, приехав в клуб, вызвал Урусову, которая немедля уехала домой. Злые языки выдумали впоследствии, что жандарм насильно ее увез с бала на своем седле. {Я сам слышал от бывших на гагаринском Афинском вечере, что он представлял страшную картину разврата и безобразия.} На другой день в 10 час. утра я был приглашен к Урусову, где нашел старшин клуба; он требовал от них протокола о безобразных поступках Д. Б. Прутченко и других лиц во вчерашнем собрании клуба; он говорил, что и со своей стороны, как воен ный губернатор, не оставит виновных без взыскания.

Я отвечал, что, не быв на вечере, ничего не знаю о том, что на нем происходило; это была совершенная правда, так как я никого еще не видал из участвовавших на бале. Через несколько часов прислали мне протокол, составления которого требовал Урусов, но я его не подписал. Этот скандал не имел последствий, кроме постоянных придирок Урусова к молодому Прутченко и разных колкостей, которые на счет последнего распускал Гагарин, за что Прутченко платил ему тою же монетою. Гагарин в эту зиму все более и более получал значения в доме губернатора и через это позволял себе всякие гадости и шалости, из которых одну, а именно скаканье в темные вечера на тройке во всю прыть по главной городской улице Большой Покровке, я видел каждый день из моих окон.

{Повторяю, что почти ежедневно происходила какая-нибудь история в высшем кругу нижегородского общества, в которой играл роль Урусов, но, чтобы не утомить читателя, ограничусь рассказанным.}

Получив предписание Клейнмихеля о составлении проекта водопровода в г. Симбирске, я в январе 1848 г. ездил в Симбирск, чтобы познакомиться с местностью. Жена ездила со мною; по дороге мы заезжали к Б. Е. Прутченко в его Борисовский хутор, где любовались <���очень> красивыми коровами и были очень хорошо угощены, в особенности отличными молочными произведениями. В Симбирске мы остановились в гостинице, но вскоре мне была отведена квартира на площади, на которой поставлен памятник Карамзину {293}. Симбирск меньше Нижнего, и постройки его, большею частью деревянные, весьма неизящны и невелики; между тем я нашел в нем дворянское общество не в пример большее, чем в Нижнем; многие из его членов бывали за границею; тогда говорили о симбирских помещиках, что они могут жить только или в Париже, или в Симбирске. Я встречался с ними ежедневно на обедах у губернатора [ Николая Михайловича ] Булдакова {294}и по вечерам в клубе, который помещался в обширном и хорошо устроенном дворянском доме. В нем каждый вечер бывал Булдаков, и было очень много играющих в карты. Булдаков, {о котором я упоминал во II главе «Моих воспоминаний» по случаю его} женитьбы на жене [ Варваре Александровне Кокошкиной ] П. А. Клейнмихеля, был человек очень умный. Овдовев, он вторично женился на очень хорошенькой особе {295}. Он имел детей и от первой жены; из них старшая дочь, лет около 20, была очень умная девица {296}, собой очень дурная. В их обществе я проводил время приятно; обеды Булдакова были очень вкусны, а после обеда играли в карты до ухода в клуб.

При мне у Булдакова гостили несколько дней бывший тогда тамбовским губернатором, а впоследствии статс-секретарем с состоянием по Военному министерству Петр Алексеевич Булгаков {297}и его жена, тогда еще красивая женщина. Булгаков был большой говорун и хвастун; между прочим, он рассказывал мне, что за какой-то проступок посадил инженерного офицера путей сообщения в острог. На мое замечание, что если в Тамбове есть военная гауптвахта, то за подобные проступки обыкновенно военных офицеров сажают не в острог, а на гауптвахту; Булгаков возразил, что он, как начальник губернии, имеет право сажать в острог не только служащих и живущих в ней, но и приезжающих, так что если бы приехал в Тамбовскую губернию сам мой начальник Клейнмихель, то он мог бы посадить и его в острог. {Читатель помнит, какую роль в это время разыгрывал Клейнмихель; все губернаторы его боялись, быв ему и непосредственно подчинены по званию представителей губернских строительных комиссий. Я, увидав, что имею дело с необыкновенным hâbleur’ом [50], как французы называют подобных людей, прекратил дальнейший с ним разговор. Я нарочно привел этот рассказ о Булгакове, чтобы показать, что не один Урусов был губернатор-самодур, но что и умные люди, быв в то время назначаемы губернаторами, тоже самодурствовали.}

По собранным мною сведениям оказалось, что воду в Симбирске предполагалось провести из ближайших к городу ключей, лежащих в местности, называемой Маришки, а в случае малого количества даваемой ими воды остальную поднять из р. Волги. По осмотре мною ключей и берега Волги я убедился, что ключи должны давать весьма незначительное количество воды и что Симбирск стоит на берегу вдвое более возвышенном над Волгой, чем Нижний, и потому решил, сверх проведения воды из ключей Маришки, поднять воду не из р. Волги, а из р. Свияги, протекающей также близ города саж. на 40 выше р. Волги. Эти две реки представляют при Симбирске необыкновенное явление; они, находясь в очень близком расстоянии, текут одна на север, а другая на юг, при разности горизонта с лишком на 40 саж., так что р. Свияга, протекши несколько сот верст, впадает в р. Волгу при г. Свияжске, при котором горизонт Волги выше горизонта ее при Симбирске, конечно, на несколько сажен. Измерение количества воды, даваемого ключами Маришки, и нивелировка от них и от Свияги до частей города, в которые предполагалось провести воду, отложена мною до летнего времени.