Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Вторую половину августа я провел в Петербурге, не видав моего начальника графа Клейнмихеля, который жил все лето на даче Сивкова, у Нарвской заставы. Я ездил к нему представляться, но он, перепуганный свирепствовавшею в Петербурге в 1848 г. холерой, почти никого не принимал. Только по окончании эпидемии и по переезде его в занимаемый им в Петербурге казенный дом, я был приглашаем к его обедам и вечерам. Когда я не бывал у него несколько дней сряду, он по-прежнему присылал меня звать к себе, и я по-прежнему часто говорил его посланному, что меня нет дома, и вообще старался бывать у него редко, чтобы избегнуть тех фамильярностей, которые он позволял себе с П. А. Языковым и многими лицами, часто у него бывавшими {и которые описаны мною в IV главе «Моих воспоминаний»}. На вечерах Клейнмихеля я часто встречал графа Д. Н. [ Дмитрия Николаевича ] Блудова, Берга {325}(впоследствии графа и фельдмаршала), И. Р. [ Иосифа Романовича ] Анрепа и многих других, приезжавших поклоняться временщику. Я бывал на этих вечерах приблизительно один раз в неделю. Поведение Клейнмихеля со своими гостями было {такое же, какое описано мною в V главе «Моих воспоминаний», и поэтому я не буду повторять здесь рассказы о происходивших на них скандалах, подобных описанным мною в означенной V главе}.

Осенью 1848 г. приезжал в Петербург Лев Сергеевич Пушкин, {о котором я упоминал во II и V главах «Моих воспоминаний» (брат поэта)}. Мы с ним часто видались и обедали в ресторанах, причем он был очень воздержан и вообще экономен. Он в это время служил в Одесской таможне; к жене своей, оставшейся в Одессе, он писал каждый день, несмотря на то что почта ходила из Петербурга в Одессу только раза два или три в неделю. В комнате, которую он нанимал, висел грудной портрет его жены {326}; он не находил слов для ее расхваливания во всех отношениях и добивался от меня, чтобы я сказал, что его жена красивее жены его покойного брата-поэта, – бывшей в это время во втором браке за генералом Ланским {327}, – с чем я не мог согласиться. Как все это мало походило на прежнего Левушку Пушкина!

Он приехал в Петербург для раздела имения, оставшегося после его отца, незадолго перед этим умершего; ничего не понимая в подобных делах, он назначил меня своим уполномоченным по разделу, для чего я несколько раз бывал у Ланских. По окончании этих переговоров Лев Пушкин уехал в Одессу; Ланские же меня не приглашали продолжать с ними знакомство; я с тех пор у них более не бывал, а потому и не знаком с детьми поэта Пушкина.

Вскоре я узнал, что жена Льва Пушкина его оставила; {впоследствии} он умер, {находясь} в весьма горестном положении.

Лев Сергеевич Пушкин

С рис. неизвестного художника . 1849, Одесса. Из фондов Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

В то время, как я жил у Демута {328}, Василий Александрович Шереметев {329}(впоследствии министр государственных имуществ) заезжал ко мне в один день два раза, но не застал. Такое посещение показалось мне странным, и я поспешил на другой день пораньше быть у него, но он уже уехал в опекунский совет, в котором состоял почетным опекуном. Между тем его жена [55], Юлия Васильевна {330}, сестра С. В. и H. В. Шереметевых, {о которых я неоднократно упоминал в V главе «Моих воспоминаний»}, приняла меня несмотря на ранний час {моего посещения}. Она сказала мне, что нижегородский военный губернатор князь Урусов, приехав в Петербург, жаловался Государю на брата ее Сергея Васильевича, которому может [56]предстоять высылка в сибирские губернии, и умоляла меня узнать, в чем состояла жалоба Урусова, и помочь ее брату всеми зависящими от меня средствами. Она надеялась, что M. Н. Муравьев знает более ее об этой жалобе, и просила меня немедля ехать к нему; Муравьев объяснил мне, что до него дошел слух о жалобе Урусова Государю на побои, причиненные будто бы ему Шереметевым, и просил меня разузнать подробно от Урусова и от Клейнмихеля, которому, по его предположению, Государь сообщил об этой жалобе. Я немедля представился Урусову, как моему начальнику, потому что все еще не был освобожден от должности начальника работ в Нижнем Новгороде. Урусов мне ничего не сказал о причине своего приезда в Петербург, и я ничего не мог узнать от него по делу его с Шереметевым. Клейнмихель же мне сказал, что Урусов жаловался Государю на то, что Шереметев его побил, что ему житья нет в Нижнем от Шереметева до такой степени, что он должен носить оружие для защиты себя и что он наточил свою саблю, причем, вынимая ее из ножен, приглашал Клейнмихеля удостовериться, что лезвие действительно наточено. Клейнмихель при этом, передразнивая, как Урусов, сидя против него, вынимал саблю из ножен, – сказал мне, что «мой дурак» в самом деле воображал, что Клейнмихель согласится обрезать свои пальцы об его саблю. С того времени Клейнмихель ему не давал в разговорах со мною другого названия, хотя я никогда не мог понять, почему Урусов преимущественно мой дурак. Я же в разговорах с Клейнмихелем никогда его так не называл, хотя Клейнмихель утверждал противное, так что это дошло до Урусова, который многим неоднократно на это жаловался. Клейнмихель, {по передаче вышеозначенного}, поручил мне узнать через верного человека о происходившем между Урусовым и Шереметевым и сообщить ему {о том, что мне будет написано}. Я просил M. В. [ Михаила Васильевича ] Авдеева (начальника шоссейной дистанции от Нижнего) описать мне столкновение между Урусовым и Шереметевым. Авдеев отвечал, что бывший в 1844 и 1845 гг. подрядчик по устройству мостов и надолбов на перестроенном мною участке Нижегородского шоссе, купец [ Василий Климович ] Мичурин, был свидетелем этого столкновения, которое происходило следующим образом:

Мичурин был в кабинете Урусова, когда в него вошел Шереметев, {который} немедля {по входе} спросил Урусова, зачем последний, из личной к нему вражды, разоряет крестьян Шереметева, лишая их, посредством неправильных распоряжений, слишком 20 лавок в Нижегородском ярмарочном гостином дворе, в которых они торговали несколько десятков лет сряду. Урусов, возвыся голос, сказал, что Шереметев позабыл, с кем он говорит, что он не смеет делать начальнику губернии замечаний, и предложил ему выйти из кабинета. Они оба в это время стояли друг против друга у письменного стола. Шереметев отвечал Урусову, что он выйдет из кабинета не иначе, как вместе с Урусовым, при чем протянул через стол руку. Растерявшийся Урусов машинально протянул и свою руку. Шереметев схватил ее, стараясь оттащить Урусова от стола, у которого они стояли, но последний, вырвав руку свою, убежал в другую комнату. Шереметев, последовав за ним до двери этой комнаты, которую Урусов запер ключом, ударил несколько раз палкою по двери, при чем сказал, что мальчишка испугался и бежал, и затем уехал из дома Урусова.