Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

При преобразовании корпуса инженеров путей сообщения из военного в гражданское устройство, Дортезен, как офицер, бывший в сражениях против горцев, сохранил военный чин с переводом в военные инженеры. Постоянно недовольный своей судьбой, он в начале 1871 г. неоднократно уверял меня, что если бы он действительно перешел на службу в военное инженерное ведомство, то получал бы и гораздо большее содержание, и вскоре мог бы получить отставку с весьма значительною пенсией. Несмотря на мое возражение, что он жестоко ошибается, я, управляя Министерством путей сообщения, вскоре получил отношение товарища генерал-инспектора по инженерной части генерал-адъютанта Тотлебена {340}с просьбой о дозволении Дортезену перейти на службу в военное инженерное ведомство, на что я немедля согласился с большим удовольствием, потому что мне надоели его нескончаемые жалобы и претензии, {которые, вместе с вышеприведенными нелепыми его распоряжениями о записке числа рабочих людей на шоссе в большем числе против употреб ленного в действительности, показали мне его глупость}. Он был вскоре переведен, и я с того времени потерял его из виду.

Возвращаюсь к моему путешествию по Днепру. На другой день, по приезде в Каменку, рано утром я и сопровождавшие меня инженеры отправились в барке вниз по Днепру. Горизонт воды был средний, самый удобный для плавания; верхняя часть стен каналов была уже значительно выше этого горизонта; погода была прекрасная, почти без ветра; таким образом, все благоприятствовало нашему плаванию. Мы прекрасно прошли через первый канал при Старокайдацком пороге. Перед следующим за ним Сурским порогом, лоцман нашей барки, атаман лоцманов Григорий Бойко, заявил, как я узнал впоследствии, что каналы в обход Сурского и следующего за ним Лаханского порога построены так, что стремлением воды по выходе из Сурского канала барка направляется на фарватер в Лаханском пороге и никакими средствами нельзя ввести ее в канал, устроенный в его обход; если же пройти не по Сурскому каналу, а через фарватер Сурского порога, то можно направиться в Лаханский канал. Следовательно, надо было выбирать, через какой из этих каналов пройти.

Семичев, не имевший понятия о стремлениях воды [58]между каналами, приказал идти по Сурскому каналу и по выходе из него направить барку так, чтобы она взошла в Лаханский канал. Мы проплыли по Сурскому каналу благополучно, но по выходе из него стремление воды направляло нас на фарватер Лаханского порога. Лоцман Бойко, исполняя приказание генерала Семичева, силился направить барку в канал, устроенный для обхода этого порога, так что она приняла среднее направление, по которому неслась на камни, расположенные в русле Днепра между порогом и каналом. Видя это, Бойко громко сказал, что дальнейший ход по этому направлению привел бы нас к гибели, и в то же время сильно повернул барку к фарватеру Лаханского порога, по которому мы прошли благополучно, равно как и по каналам, устроенным в обход следующих двух порогов Звонецкого и Тягинского.

Канал в обход самого значительного из порогов, Ненасытецкого, не был еще вполне расчищен, а потому мы прошли по фарватеру этого порога. Вода в нем, ударяясь о подводные камни, частью выходящие и наружу, превращается по всему протяжению порога в сплошную клубящуюся пенистую влагу. Камни в фарватере рассыпаны не по прямой линии, так что плывущей в нем барке надо беспрерывно давать новое направление, что и производится посредством весьма длинного и тяжелого стерла (руля), ворочение которого в сильном быстротоке требует усилия нескольких здоровых и привычных к этому делу людей. Постоянно казалось, что барка наткнется на находящиеся в фарватере огромные камни, но она, беспрерывно изменяя направление, обходила их, при {каковых} поворотах происходил в ее строении сильный треск, увеличивавшийся и тем, что волнами расшатывало дно барки. Команда атамана Бойко и исполнение его команды десятком лоцманов производились отчетливо, без всякой суеты. {В IV главе «Моих воспоминаний» я уже говорил о любви моею ко всякого рода опасностям, и теперь} я чувствовал большое наслаждение, видя победу человека над бушующею стихией. На лицах моих спутников, за исключением Иванова и Дортезена, заметно было чувство страха, или, по крайней мере, неудовольствие. Иванов был покоен, как будто стоял на земле; лицо его не изображало ни страха, ни удовольствия. Дортезен же видимо испытывал удовольствие даже более меня.

По выходе из Ненасытецкого порога, я заметил какие-то переговоры между Семичевым, Ивановым и Бойко. Впоследствии я узнал, что последний просил дозволения по выходе из порога причалить к ближайшему острову, на котором следовало, по принятому обыкновению, помолиться в благодарность за счастливый проход через порог, дать отдых рабочим людям и возможность поесть, так как они ничего не ели с утра; я же и сопровождавшие меня инженеры плотно позавтракали на барке. Семичев не согласился на просьбу Бойко в виду того, что остановка для обеда была назначена по проходе через канал, устроенный в обход Волничского порога, при котором имелся казенный дом для помещения одного из производителей работ по устройству каналов.

Это несогласие Семичева исполнить справедливую просьбу Бойко было причиной следующего неприятного случая. Рабочие, утомленные беспрерывною тяжелою работой и ничего не евшие с утра, не смогли направить неуклюжую барку, на которой мы плыли, в русло Волничского канала. Стремлением воды ее относило направо по течению, по направлению к фарватеру порога, и барка наша ударилась о крыло правой стены канала носом, который разбился, равно как и все весла, а самая барка, обернувшись при этом ударе, вошла кормою вперед в канал, по которому прошла, почти прикасаясь правой его стены. Вода быстро наполняла поврежденную барку, которая, если бы задела за небольшой даже выступ в означенной стене, могла пойти ко дну. Но эта была не единственная опасность. Вслед за нами шла берлинка, которую вследствие быстрого течения никакими средствами нельзя было остановить пред входом в канал. Она взошла в канал вскоре после нас, и если бы задела нашу барку, то могла бы ее совсем потопить и сама повредиться. Во избежание этого, лоцман берлинки направил ее так, чтобы она прошла по каналу у самой левой его стены. Ширина канала была при тогдашнем горизонте воды не много более 15 саж., а берлинки 4 саж., и потому между баркой и берлинкой оставался промежуток, но надо было большое [59]искусство со стороны лоцмана, управлявшего берлинкой, чтобы не задеть нашей барки, которая, наполненная водой, шла по каналу медленно, тогда как берлинка шибко обгоняла нас; на ней красовался лоцман Шевченко нсовершенно в той позе, в которой изображают Петра Великого, управляющего судном во время бури. Шевченко, ростом и вообще своим станом и даже несколько лицом, походил на Петра. Несмотря на опасность, в которой мы находились в эту минуту, я и Дортезен любовались им и его искусством. Вслед за выходом берлинки из канала, вышла из него и наша барка; мы не имели никаких средств управлять ею; стремлением воды нас нанесло на скалу, находящуюся ниже канала, на которую мы все вышли из разбившейся барки и потом сели в лодки, которые нам прислали с берега. Генерал Семичев заболел; он был бледен, как полотно, сначала от опасности, в которой мы находились, а впоследствии от боязни, что о случившемся с нами будет мною доведено до сведения графа Клейнмихеля, и он подвергнется гневу последнего. Управлявший нашей баркой лоцманский атаман Григорий Бойко был в отчаянии. Лоцман, допустивший управляемую им барку повернуться кормою вперед, подвергался насмешкам других лоцманов, что было в особенности прискорбно Григорию Бойко, как атаману лоцманов, и потому что подобного случая во всю его жизнь с ним не бывало.