Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

На другой день вступления нашего в Дебречин был парад войск и церковная служба, за которой тот же пастор, который незадолго перед этим провозгласил установление республики, должен был провозгласить восстановление императора и по этому случаю говорил длинную речь по-мадьярски, которую никто из нас, сидевших в церкви, конечно, не понимал; вероятно, она была предварительно процензурирована.

В Дебречине пришли к нам в один день 2-й кавалерийский корпус под командой генерал-адъютанта Сакена {383}(Дмитрия Ерофеевича, впоследствии графа и члена Государственного Совета) и часть 4-го пехотного корпуса, остававшаяся на правом берегу р. Тейсса. Войска Сакена, известного педанта, взошли в город в необыкновенном порядке; люди и лошади были до того вычищены, что могли бы пойти в таком виде на парад в Петербург. Это педантство было очень тягостно для служащих под его начальством. Но при этом надо сказать, что Сакен до того наблюдал порядок в своем корпусе, что во все время его прохода по Венгрии был один случай грабежа местных жителей, и тот немедля был строго наказан. Новое доказательство того, что грабежи, производившиеся войсками 2-го и 3-го пехотных корпусов, были допущены распущенностью нижних чинов и невниманием начальствующих лиц. Паскевич с давнего времени не любил Сакена, однако же вышел навстречу к его войскам и обошелся с ними ласково.

Схватка во время венгерской кампании 1848–1849 гг.

С картины А. Б. Виллевальде . 1881. Частное собрание

Не в таком порядке вошли войска 4-го пехотного корпуса под командой генерала [ Михаила Ивановича ] Чеодаева. Он был очень дурно принят Паскевичем за то, что пропустил Гёргея у Мискольца, хотя многие обвиняли в этом штаб армии, из которого ежедневно посылались Чеодаеву приказания то приблизиться к Мискольцу, то присоединиться к главным силам армии, так что его войска двигались постоянно по одному протяжению, то в одну, то в другую сторону, как маятник. Исправляющим должность начальника штаба 4-го пехотного корпуса был полковник Веселицкий н, женатый на моей дальней родственнице Марье Сергеевне Зуе вой, {о семействе которой я описал в I главе «Моих воспоминаний» {384}}. Я немедля отправился к нему и застал его очень расстроенным, одетым в обыкновенный армейский сюртук, тогда как за полчаса перед этим видел его из моих окон распоряжающимся в мундире Генерального штаба, на который он имел право по званию начальника корпусного штаба. Он мне сказал, что фельдмаршал его сменил с должности, в которую назначил свиты Его Величества генерал-майора Глинку-Маврина {385}(впоследствии генерал от инфантерии и член Военного совета). Веселицкий рассказал мне причины неуспеха войск 4-го корпуса в сражении с войском Гёргея, но, несмотря на свой ум, не успел уверить меня в том, что начальники наших войск исполнили все как следовало.

Капитуляция венгерской армии в Вилагоше в 1849 г.

С картины Istvan Szkicsak-Klinovszky . 1850. Будапешт. Музей военной истории

В Дебречин приезжала к Паскевичу депутация от венгерского правительства с предложением о переговорах; Паскевич не принял ее, сказав, что он прислан для усмирения мятежников, а не для переговоров, с которыми они могут обратиться к главнокомандующим австрийскими войсками. Вследствие этого Коссут {386}принужден был отказаться от диктаторства, и диктатором Венгрии провозглашен был главнокомандующий венгерскими войсками Гёргей, который вскоре прислал к Паскевичу адъютанта майора барона (фамилии не помню) в сопровождении 20 венгерских гусар, чтобы испросить дозволение с ним видеться. Можно себе представить, до какой степени в наших войсках была дурно исполняема аванпостная служба и другие постановления военного времени {из того, что} означенный отряд гусар прошел мимо 2-го пехотного корпуса и других наших войск и прискакал к воротам фельдмаршала в Дебречин, так что начальник отряда был остановлен только в приемной зале Паскевича. Впрочем, это можно объяснить сходством мундиров венгерских гусар с нашими.

1 августа в главной квартире узнали, что Гёргей сдается безусловно, и что командир 3-го пехотного корпуса граф Ридигер прислал адресованное к нему по этому случаю письмо Гёргея [ см. Приложение 2 второго тома ], с которого немедля разошлось много копий. Это письмо принадлежит истории, все были ему чрезвычайно рады, но на меня оно легло тяжелым камнем; я не видал в нем безусловной покорности, которую Паскевич требовал от Гёргея. Последний представлял участь своих подчиненных весьма известному (как он выразился) великодушию Его ВЕличества Царя русского. Меня тревожило, до какой степени, по заключенной между русским и австрийским Императорами конвенции {387}, мог первый из них оказать свое великодушие к подчиненным Гёргея. Мне казалось, что Паскевич не имел права, не спросив предварительно ГОсударя, принять предложенную Гёргеем сдачу. Я полагал, что следовало требовать от Гёргея, чтобы он не двигался с места в продолжение 8 дней, а между тем послать к Государю в Варшаву вопрос, желает ли он и может ли оказать великодушие, на которое Гёргей столько надеялся и, в случае нежелания Государя или невозможности, требовать от Гёргея решительно безусловной сдачи, а в случае отказа вступить с ним в бой, результат которого не мог подлежать сомнению. Все те, которым я выражал мои чувства и мнения, не разделяли их и некоторые даже не понимали. На другой день мы узнали, что Гёргей с 28 тысячами войска и 140 орудиями сдался графу Ридигеру при с. Виллагосе {388}; главная наша квартира с главными силами армии двинулась в Гросс-Варден.

Сдачу Гёргея не замедлили приписать измене, но те, которые были очевидцами описываемых событий, конечно, понимали, что ему не оставалось более никаких средств к продолжению борьбы. Начальствуя необученным, кое-как сформированным войском, при котором не было устроено правильного управления для его продовольствия, он сумел уйти из Вейцена с 40-тысячной армией от русских сил, вдвое его сильнейших; впоследствии, преследуемый отрядом генерала Засса, сменившего сначала посланный отряд генерал-адъютанта Анрепа, он сумел не только избегнуть его, но пройти мимо русского 4-го пехотного корпуса и скрыть направление, по которому отступал, от генерал-адъютанта Граббе, наступавшего на него с севера, и от самого фельдмаршала, и весь этот переход до Гросс-Вардена он совершил по стране, опустошенной прежде проходившими через нее войсками, причем во встречах своих с русскими войсками имел иногда и перевес. Но, потеряв в этих стычках весьма мало людей, его армия между Вейценом и Виллагосом уменьшилась на одну треть; явно, что солдаты произвольно оставляли ее, частью от недостатка в продовольствии, а еще более от потери надежды привести к благоприятному окончанию начатое дело. По прибытии в окрестности Гросс-Вардена, армия Гёргея не имела более ни продовольствия, ни боевых снарядов, а между тем была окружена русской и австрийской армиями, в совокупности в пять раз ее сильнейшими. Положение войска Гёргея ухудшалось еще тем, что следовало большое число семейств воинов, так как им некуда было приклонить головы. Гёргей, по сдаче, сообщил о ней немедля всем начальникам венгерских войск, расположенных в разных частях Венгрии, предписывая им, как диктатор Венгрии, окончить бесполезную борьбу. Он послал такое же приказание, между прочим, и к генералу Клапке {389}, бывшему в крепости Коморне, и вместе с тем к нему же, как своему другу, письмо, сделавшееся общеизвестным, в котором объясняет причины, побудившие его к сдаче. Известно, что из отдельных начальников венгерских войск один Клапка его не послушался и продолжал защищаться в Коморне, для осады которого был послан Граббе. В письме Гёргея о сдаче к графу Ридигеру мне не нравилось высказываемое им презрение к Австрии и к австрийским войскам; лично от себя он мог писать, следуя своим чувствам, но он писал как диктатор многочисленной нации и главнокомандующий значительным войском, а потому должен был знать, что по его сдаче эта нация и войско могут подвергнуться за каждое неприятное для австрийцев в его письме слово их мщению. Его резкие выражения относительно Австрии были тем страннее, что он никогда не разделял мнения той партии, которая желала видеть Венгрию совершенно отделенной от Австрии; за это он был в постоянной неприязни с Коссутом и с польскими генералами, пришедшими в Венгрию в надежде, по освобождении Венгрии, освободить части Польши, присоединенные к русской и австрийской империям и к прусскому королевству. Гёргей желал только сохранения для Венгрии тех конституционных прав, которые были ей даны отказавшимся в конце 1848 г. от престола императором и королем Фердинандом I {390}. Воюя с императорскими австрийскими войсками для поддержания прав Венгрии, он считал себя верноподданным упомянутого императора и короля и в своих распоряжениях по армии даже действовал его именем.