Барт ван Эс - В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

Солнечный свет льется в окна Португальской синагоги; под ногами у меня поскрипывает песок, рассыпанный по полу, чтобы приглушить шаги. Над головой парят золотые люстры на фоне темных балок сводчатого потолка, кругом белые стены и колонны, массивные, янтарно-белые. Убранство простое, сдержанное. На момент завершения строительства в 1675 году синагога была крупнейшей в мире и действует с тех самых пор, если не считать временного закрытия в 1940-х. В ней и поныне нет ни электричества, ни отопления. Для больших богослужений зал освещают тысячами свечей, которые сияют в подсвечниках на простых деревянных скамьях и в трехъярусных люстрах.

Лин рядом со мной гордо улыбается. Мы совершаем прогулку по старому Еврейскому кварталу Амстердама, и наша следующая цель – Еврейский исторический музей. Пока мы бродим по дворикам и заглядываем в чинные маленькие залы и кабинеты, Лин рассказывает мне о своей свадьбе, здесь, 20 декабря 1959 года.

К этому времени отношения с ван Эсами восстановились. Они не виделись год, Лин вела более чем скромную жизнь, получив ведомственное жилье, потом Па приехал ее навестить. Они встретились на нейтральной территории – в Арнеме, в баре отеля неподалеку от работы Лин. Па сказал, что ничего не случилось и лучше бы ей вернуться.

Лин считала иначе, но, истосковавшись по Ма и братьям и сестрам, согласилась и теперь, как раньше, наведывалась домой по выходным. Никогда и никто не заговаривал с ней о том случае и о целом годе ее отсутствия.

Однако Лин чувствовала, что между ней и приемными родителями возникло новое отчуждение, и, возможно, именно из-за него Лин вступила в Амстердаме, куда поехала повышать квалификацию как соцработник, в Еврейское студенческое общество, а не в Социалистический союз. В Амстердаме же она познакомилась и со своим будущим мужем, Альбертом Гомесом де Мескитой, ученым, – в тот момент он заканчивал диссертацию. Хрупкий, с мягкими манерами, он тем не менее источал уверенность в себе.

– Он был личностью, – говорит Лин. – Помню, он сказал мне, что быть счастливым легко. Он знал, как жить.

Источником счастья для Альберта были соблюдение и размеренность норм иудаизма – многовековые модели, которые несли с собой покой и умиротворение. Сам Альберт был потомком строителей синагоги. Его дед по материнской линии, преуспевающий банкир, возглавлял Португальский еврейский совет, а прадедушка составил знаменитый ашкеназский молитвенник. Предки его отца, бедные огранщики алмазов, тоже были соблюдающими иудеями, и распорядок их жизни определяли шабат, праздники и правила кашрута.

Разумеется, у Альберта была своя история спасения. В августе 1942-го он, двенадцатилетний, вместе с родителями и сестрой перебрался в убежище – целый комплекс специально устроенных укрытий. Они прятались в тайном помещении на первом этаже амстердамского жилого дома. У них были запас провизии, потайной ход на случай бегства, круг надежных друзей, которые снабжали их всем необходимым, и ежедневное расписание занятий, физических и умственных, чтобы не пасть духом. Они играли в «Монополию», вист, шахматы и бридж. Еженедельно Альберт решал логические загадки в журнале, который им вместе со свежей пищей регулярно передавал друг. Каждую субботу семья исполняла положенные ритуалы и пела обычные молитвы.

Тем не менее, несмотря на все предосторожности, еще до конца года убежище было раскрыто. Рано утром в затемненные окна громко застучали, а затем через потайной вход ворвался какой-то коренастый человек и крикнул, чтобы все перешли в заднюю комнату. Одного за другим он допросил всех членов семьи, включая Альберта и его младшую сестру; они были уверены, что на улице уже стоит полицейский фургон и их ждет дорога в концлагерь. Однако, как ни странно, к полудню допрос окончился и их оставили без охраны, так что они сумели сбежать. Налетчик оказался грабителем, а не полицейским. Семья потеряла имущество и убежище, и, оказавшись на амстердамских улицах в конце декабря и без друзей, все, однако, были живы.

После того как они с трудом избежали опасности, пришлось сменить еще больше десятка убежищ по всей стране, прячась в потайных углах на чердаках и сбегая от облав. Временами семья страдала от голода и блох, теряла всякую надежду, но держалась вместе. К маю 1945 года у них были причины радоваться: отец, мать и двое детей уцелели, и им было что порассказать о своем спасении. Горе постигло Альберта уже после освобождения Нидерландов, когда он выяснил, что изо всей его многочисленной родни – дядюшек, тетушек, бабушек и дедушек – выжили лишь трое.

После войны семья Альберта вернулась к прежнему образу жизни, который пыталась сохранить даже во время оккупации. Вновь влились в общину, соблюдали кашрут, субботу, отмечали праздники. 9 мая, в день окончательной капитуляции Германии, в Португальской синагоге прошла благодарственная служба. Семья Альберта теперь входила в число 800 сефардских евреев, уцелевших по стране в целом.

Фотографии со свадьбы Лин в синагоге – словно со страниц журнала. Она стоит под руку с Альбертом в дверном проеме, застенчиво склонив голову, как часто делала принцесса Диана. На другом снимке они сидят на заднем сиденье блестящего автомобиля и Лин, словно кинозвезда 1950-х, сверкает ослепительной рекламной улыбкой, которую подчеркивает белизна платья и фаты.

На фотографиях с праздничного приема мой дед, в костюме в тонкую полоску и с букетиком в петлице, и Ма в шляпке сняты за разговором – они стоят рядом с великолепной Лин и принимают поздравления гостей. Мой отец, улыбаясь, сидит за столом с братьями и сестрами. В год свадьбы Лин ему было четырнадцать, и он хорошо помнит праздник: блистательное и остроумное поздравление Яна Херомы (мужа Тоок), и как рухнул помост как раз во время речи раввина, и как младшего братишку застукали, когда приспичило пописать и он пристроился прямо у стены на улице. По случаю радостного события собрались все. Даже Бен, двоюродный брат Лин (тот, что малышом запечатлен рядом с ней на фотографиях с Плеттерейстрат), и тот присутствовал. Он тоже уцелел в войну, тоже ребенком отсиживался в убежищах, и Лин отыскала его незадолго до свадьбы, перерыв списки военных сирот, которые вела организация «Ле-Эзрат а-Елед».

Для Лин, как и для моего отца, речь Яна Херомы, прозвучавшая в конце праздника, стала гвоздем программы. Слова, с которыми он обратился к Лин, – вот единственная часть ее истории, которую Лин повторила мне не один раз. Бегло и остроумно обрисовав ее характер, Ян переключился на Альберта и риторически поинтересовался у слушателей: «Ну скажите, этот сухопарый рыжий господин и впрямь достаточно хорош для нашей Лин?» «Достаточно хорош для нашей Лин» – для нее это прозвучало как откровение: она, оказывается, особенная, драгоценная, и они считают ее своей. Лин переполняла радость. Она чувствовала полное единение с друзьями и семьей, которые все вместе чествовали новобрачных. Она ощущала себя одной из ван Эсов и частью еврейской общины.