Виктор Минут - Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

До моста через реку Березину было версты две по открытой болотистой долине. Там и сям виднелись наши старые окопы, построенные из приносного материала на уровне земли, так как углубляться в почву, вследствие низости места, здесь было невозможно.

Проходя к мосту, я увидел с верховой стороны его большой затор из бревен, досок и прочего материала, принесенного, очевидно, с верхних мостов, не выдержавших напора полой воды. По мосту суетливо бегало несколько человек с баграми в руках.

Мост был не более тридцати саженей [70]длины через самое русло, с обеих же сторон к нему подходила дамба, пересекающая широкую, болотистую долину реки. Вследствие сравнительно малого пролета для пропуска воды и образовался этот затор. Напор воды был очень силен. Мост положительно дрожал, удерживаемый лишь стальными тросами, протянутыми от середины полотна к берегам. Очевидно, все это было сделано немцами, когда они продвинулись до Минска, так как у нас этого моста вовсе не было. Здесь, как не один раз впоследствии, должен я был благодарить немцев за различного рода благоустройства и усовершенствования, так сильно облегчавшие мне путь.

Занятая отстаиванием моста мостовая варта (местное название стражи) из местных крестьян не обратила на меня никакого внимания, и я благополучно перешел через Березину. Далее особенно серьезных естественных преград на своем пути к Лиде я уже не предвидел. Теперь я в первые попал в полосу бывших немецких укреплений. Хотя они были уже в полуразрушенном состоянии, но все-таки поражали своей солидностью, аккуратностью в отделке, обилием всякого рода приспособлений и продуманностью деталей. Везде были навалены целые горы материалов; громадные мотки колючей проволоки были сложены большими штабелями. Вся местность в тылу позиций была покрыта густой сетью телеграфных и телефонных линий, перекрещивающихся в разных направлениях.

Почти вдоль каждой линии окопов были проложены узкоколейки. Многочисленные магистрали вели от них в тыл: все это было брошено. Все свидетельствовало о спешном уходе, когда мысли всех, от начальника до последнего солдата, были заняты чем-то другим, гораздо более важным, чем спасение многомиллионного военного материала.

Странное впечатление производило полное безлюдье на этой площади, испещренной следами упорной человеческой работы с остатками приспособлений высокой техники. Так и казалось, что вот-вот засуетятся и закопошатся люди в этих глубоких траншеях, побегут вагонетки по узкоколейке, загрохочут орудия и снова оживет это спящее царство войны.

По крайней мере верст шесть я шел по этой полосе, не встречая на пути ни единой живой души. Жители бывших деревень, совершенно уничтоженных до того, что даже и печные трубы были разобраны на кирпичи, не появлялись еще на своих пепелищах.

Но вот кончились траншеи, кое-где виднелись лишь тыловые батареи тяжелой артиллерии, затем и они исчезли. Дорога углубилась в лес. Лес был лиственный и поэтому не очень использованный. Грунт был глинистый и, наверно, было бы очень грязно, если бы во всех низких местах не были сделаны сплошные настилы из толстых плах.

Прошел я наконец и лесную полосу и вышел на открытое место. По сторонам от дороги начали попадаться деревни; над трубами клубился дым, значит, кончилось уже безлюдье мертвой полосы. Вот пришлось пересечь одну небольшую деревеньку со свежими следами продолжительного немецкого постоя. Все дома перенумерованы, на всех надписи на немецком языке с обозначением, кто стоит в доме. По обеим сторонам улицы тротуары из поперечных деревянных плашек на четверть аршина [71]над полотном дороги. Повсюду телефонные провода. Ночлег в этот день я наметил в деревне Векшняны [72], деревне, давно знакомой мне по карте. В ней, по нашим сведениям, находился штаб немецкого корпуса.

К Векшнянам я подошел к трем часам дня и, выбрав наудачу одну из ближайших хат, зашел туда. Хозяева были, по-видимому, довольно зажиточные люди, католики. Налицо были: сам хозяин, мужик лет пятидесяти, жена его примерно таких же лет, сидела за ткацким станком и девочка лет четырнадцати. Был еще сын, как я узнал из дальнейших разговоров, но его не было дома, был где-то на работах, мобилизовали его немцы во время оккупации ими этого края и затем заслали куда-то так далеко, что о нем давно не было никаких известий.

Узнав из расспросов, кто я такой, хозяин тотчас попросил меня посмотреть его часы, которые стоят уже около года. Пробовал их починить монтер электрической станции, устроенной немцами для электрической дороги, только у него ничего не вышло.

Часы оказались хорошие, стенные, заводные, французской фабрики и с боем, в деревянном футляре. При беглом осмотре их я убедился, что главный недостаток их заключался в том, что масло, по всей вероятности, к тому же еще плохое, сгустилось, перемешалось с обильной грязью и образовало что-то вроде густой колесной мази, которая и останавливала механизм.

Попросив у хозяев горячей воды и чистую тряпку, я принялся за работу. Механизм, действительно, оказался почти исправным, и часы через три часа работы я пустил в ход. Повесив их на стену, выверил отвес маятника и объяснил хозяину, как ему в дальнейшем обращаться с часами, чтобы избежать повторения неисправности.

Хозяин был очень благодарен мне, и на мой отказ от денег не знал, чем угостить; на ночлег же устроил меня в отдельной комнате на кровати, покрытой сенником, набитым свежей соломой.

Сидели вечером, конечно, недолго, так как при лучине долго не просидишь, и говорили главным образом о том житье, которое было «под немцем». Тяжелое это было время, по рассказам моего хозяина. Несправедливости не было, но был установлен неуклонный порядок реквизиций. С неумолимостью бездушного механизма из местного населения выжимались все соки без малейшей поблажки; за все платилось, но плата была самая минимальная… Например, с каждой коровы ежедневно должно было представляться по кварте молока; с каждой курицы по яйцу в неделю. Если это не исполнялось, то тотчас же налагался штраф. После трех штрафов отбиралась корова и курица. Особенно изводила жителей эта ежедневная доставка продуктов, иногда верст за пять от их деревни.

О современных событиях хозяин мой знал очень мало. Слышал, что идут какие-то бои между легионерами и большевиками у Лиды, а где находятся войска и сколько их, не знал. Очевидно, надо было разыскать более сведущего человека, и я спросил его, где ближайшее село с костелом, где есть ксендзы. Он указал мне на Лаздуны [73]и на Ивья, и я решил зайти к одному из этих ксендзов и у них расспросить о том, что мне нужно.

На следующее утро погода вновь переменилась: небо прояснело, ветер утих, но зато был довольно крепкий мороз. Грязь, бывшая накануне, подмерзла, образовалось так называемое колотье, и сначала, пока дневное солнце не размягчило ее, идти было довольно трудно.