Амшей Нюренберг - Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

Обратимся к экспонатам Салона. Их свыше 5000. Детально рассмотреть все это море картин, гипсов и камней, естественно, невозможно. Многого не заметишь. Французов в Салоне независимых, как и в других салонах, сравнительно немного. Преобладают иностранцы: англичане, американцы, немцы, швейцарцы, японцы и, как всегда, русские.

Отсутствие больших французских имен дало возможность нашим русским художникам занять на выставке довольно видное место. Думаю, что не преувеличу, если скажу, что наиболее интересными живописцами и скульпторами в салоне являются русские. Это могло бы польстить нашему самолюбию, если бы не грустное сознание того, что ансамбль у «Независимых» в этом году исключительно слабый.

Кроме того, не следует забывать, что наши русские художники — почти все полуфранцузы. Русского, кроме фамилии, в них мало. И все же они лучше других. Мы их выделим и рассмотрим.

В первую очередь обратимся к тем, кого мы недостаточно хорошо знали по московским выставкам. Возьмем Ларионова, Гончарову и Анненкова. Ларионов представлен (как каждый участник Салона) двумя полотнами. Это — давно вышедший в тираж вождь старой московской группировки «Ослиный хвост». Работы — русский примитив во французском вкусе. Русский лубок с поправками Матисса и Дерена. Правда, на полотнах, требующих пояснения, дата — 1907 г. Странным все же кажется такое отношение к зрителю: выставлять то, что было написано 20 лет назад. И написано было, следует добавить, в известных локальных условиях борьбы против эстетизма в нашей дореволюционной живописи. И неудивительно, что его картины, особенно на фоне сегодняшнего Парижа, не интересны.

Гончарова выставила два больших полотна. Написаны в бело-желтых и желто-черных тонах. Вещи интересные. Привлекательные. В них есть экспрессия и своеобразный, присущий ее работам последних лет, гротескный стиль. К их недостаткам следует отнести опасную в живописи стилизацию формы и цвета, что придает ее работам некоторый театральный дух. Невольно вспоминаешь прошлое этих двух талантливых и интересных художников, давших нашему искусству ряд ценных работ и игравших некогда большую роль в московской художественной жизни.

Надо думать, что упадок, наблюдаемый в их творчестве, — результат влияния не только одного театра, но, главным образом, оторванности от родной и близкой им Москвы. Очевидно, оторванность от России мстит за себя не только одним живущим здесь литераторам, но и художникам.

В значительной степени сказанное относится и к третьему художнику этой группы — Анненкову, давшему натюрморт и пейзаж. У Анненкова есть характерная особенность — делать обязательно левые и модные вещи. Это производит неприятное впечатление. Искусство его — холодное, мозговое, исключительно формалистское. Тему он, очевидно, рассматривает как элемент принудительного порядка. Ни страсти, ни темперамента, ни чувства. Большей частью холодный вкус и добросовестные знания Пикассо и Брака эпохи 1915 года.

Обратимся к тем художникам, которых в Советском Союзе мало или совсем не знают. Их основной принцип — делать, прежде всего, «хорошо обработанную картину». Это группа, ставящая в искусстве превыше всего ремесло, выросла и развилась на чисто французских буржуазных идеях. Основное качество искусства, с их точки зрения, форма. Все остальное не существенно. Это о них, вероятно, когда-то Плеханов написал: «Их внимание привлекает лишь поверхность скорлупового явления». Это именно художники, работающие над скорлупой явлений. Их недостаток одновременно является и их достоинством. Отнимите у них все технические экзерсисы — и у них мало что останется. Их болезнь — болезнь многих французских художников.

Из русской группы здесь следует отметить Терешковича, художника молодого и уже известного. Терешкович начал с подражания Анри Руссо, потом «пережил» Утрилло, затем «имел роман» с Сутиным и кончил тем, что выработал собственный своеобразный стиль. Есть свой подход, свой акцент. И свое наблюдение. Терешкович умеет делать красивые вещи. У него приятная палитра и тонкое письмо. Его работы лишены большой силы и напряжения. Но этот недостаток компенсируется наличием ценного и редкого в его среде достоинства: в них ощущается тонкий лиризм. Терешкович не большой, но приятный художник.

Не лишен живописных достоинств Эпштейн. Его две картины «Жизнь и быт марсельских проституток», написанные в ярких тонах, производят экспрессивное впечатление.

Мане-Кац, молодой талантливый художник, представлен двумя большими желто-черными полотнами, из коих меньшее — «Отдых» — написано живописно и выразительно. С большим напряжением. Приятно и ценно, что, кроме формальных достоинств, в его картинах чувствуется острый психологизм. Отрицательной чертой его искусства является то, что он работает без натуры. Но чтобы уверенно работать, не пользуясь натурой, нужно иметь огромный опыт, которого у молодого Каца нет и быть не может.

Константиновский выставил два крепко написанных пейзажа. Приятен лиричный и тонкий Фотинский. Арапов, молодой и довольно даровитый художник, дал два полотна — «Ню», о которых он сам плохо отзывается. Трудно с ним не согласиться. Глущенко — художник, стремящийся к внешней красивости. Его «девушки» написаны в красивой, но искусственной гамме. Добросовестно, но без темперамента написан пейзаж Козловым.

Фазини (брат писателя Ильфа) выставил работы, в которых чувствуется влияние модного французского художника, основателя кубизма — Брака. Много культуры, вкуса, но мало оригинальности и тепла.

Это, конечно, не все русские художники. Просмотрены только те, которые врезались в память и которых я лично знаю.

Нужно отметить еще красивых Л. Зака, Мандельштама, Бунатьяна, Конопоцкого, Редька, Гущина, Блюма, Полякова и Ириса.

Из французов нельзя не отметить работы старого президента и отца неоимпрессионизма Поля Синьяка. Его работы выделяются среди тысяч полотен не только своей неподражаемой, яркой и свежей цветовой гаммой, но и глубокой искренностью. Он не меняется, остался таким, каким был двадцать лет назад.

Покидая это скучное, утомляющее море полотен, я невольно подумал: «Как много банальных, серых „ню“ и слащавых цветочков и как мало портретов тех, которые создали современный, красивый и культурный Париж. Насколько салон был бы интереснее и ближе к жизни!»

Париж, 1929

Париж. 1927 год. 1-е октября. Лениво идут гнилые дожди. Полина приносит с базара прекрасные фрукты. Я их пишу. Решил усилить яркость на целую октаву. Помогут Боннар и Ренуар. Работаю также на набережной Жорес. В восторге от канала, барж, обслуживающих их моряков и монументальных угольщиков. Написал несколько серых пейзажей. Мне кажется, что серая гамма самая трудная, самая богатая и самая парижская. Вспоминаю парижский образ поэта Волошина — «серая роза». Ах, эти серые, перламутровые просторы!