Алексей Лубков - Михаил Катков. Молодые годы

И. С. Аксаков, обращаясь к этому периоду жизни брата, приводит некоторое пояснение: «К. С. [Аксаков] вступил в университет в 1832 году, 15-ти лет от роду, и тотчас был принят в общество молодых талантливых людей, окружавших Николая Станкевича: все они были его гораздо старше (Станкевич — на 4, Белинский — на 7 лет), и он вполне подчинился их влиянию. Кроме Белинского, к этому обществу принадлежали однокурсники Станкевича: Сергей Строев (печатавший свои исследования под именем Скромненко), А. П. Ефремов (занимавший потом несколько времени кафедру географии в университете), поэт Красов и И. П. Ключников, также поэт, подписывавший свои стихи буквою „Фета“. <���…> К этому же кружку принадлежали потом и В. П. Боткин и М. Н. Катков, вступивший в университет двумя годами после К. С. [Аксакова]. Впоследствии, с 1835 кажется года, присоединился к кружку и М. Бакунин: одним словом, он состоял почти весь из людей, отмеченных замечательными дарованиями» [156] Аксаков И. С. О письмах В. Г. Белинского к К. С. Аксакову // Русь. 1881. № 8 (3 января). С. 14–15. .

Для нас вхождение Михаила Каткова в кружок Станкевича представляет интерес по ряду причин. Во-первых, таким образом определяется начало углубленного изучения московским юношей философских, религиозно-этических и эстетических вопросов, время и содержание его первых литературных опытов. Во-вторых, уточняется круг его жизненных привязанностей и предпочтений, повлиявших на его дальнейшую судьбу. И, наконец, в-третьих, прослеживается трансформация взглядов будущего лидера русского консерватизма и охранительства, полная неожиданных и драматических поворотов, но в чем-то главном последовательная и по-своему органичная.

Нельзя исключать, что знакомство с кругом друзей Станкевича и сближение с некоторыми из них могло произойти еще до поступления Каткова в университет, когда он обучался в пансионе профессора М. Г. Павлова. Именно в эти годы (1831–1834) там же, но не на правах пансионера, а в частном порядке, проживал своекоштный студент словесного отделения Московского университета Николай Станкевич. Молодой воронежский дворянин поселился в доме Павлова, земляка и знакомого, имея отдельную просторную квартиру и свою прислугу. Уже тогда по состоянию здоровья он нуждался в особом внимании и уходе со стороны домашних. Позднее в пансион были определены на учебу и младшие братья Станкевича — Иван и Александр, оставивший воспоминания о Каткове. По словам их сестры, Александры Владимировны (в замужестве Щепкиной), «отец наш, как я слышала позднее, был доволен, поместив сыновей под покровительством Павлова, имя которого уважалось всеми знавшими его как известного профессора. Дорожил отец также тем, что братья, помещенные в пансионе Павлова, оставались под наблюдением старшего брата Николая» [157] Щепкина А. В. Воспоминания. В доме и семье Станкевичей // Русские мемуары. Избранные страницы (1826–1856). М., 1990. С. 383. . Александр Станкевич, товарищ Каткова по пансиону, приводит важный факт его студенческой жизни. Оказывается, Катков тесно сошелся с И. П. Клюшниковым и в 1836–1837 годах проживал вместе с ним на квартире в одном из переулков Остоженки [158] Из воспоминаний А. В. Станкевича. Катков // НИОР РГБ. Ф. 70. Кор. 94. Ед. хр. 11. Л. 2. .

Иван Петрович Ключников (более употребляемая форма — Клюшников, 1811–1895) происходил из семьи харьковского дворянина. В 1828 году, по окончании московской гимназии, поступил в университет на словесное отделение. Зимой 1830–1831 годов он познакомился с первокурсником Николаем Станкевичем, с которым у них сразу же возникли дружеские отношения. Их связывал общий интерес к поэзии, искусству, эстетике. Станкевич был более увлечен новыми философскими учениями, а Клюшников историей. При этом оба отличались богатым воображением с долей самоиронии и едва просматривающейся легкой грустью.

Раньше других членов кружка Станкевича Клюшников в 1832 году вышел из университета, удостоившись степени кандидата отделения словесных наук, и стал преподавать историю в Дворянском институте, подрабатывая также частными уроками. В опубликованной в «Русском вестнике» в 1883 году небольшой заметке о Клюшникове без подписи (авторство, вероятнее всего, принадлежало самому Каткову) отмечалось: «Он обладал даром вызывать дух исторических эпох. Речь его между друзьями сверкала остроумием и воображением. В живой импровизации, исполненной юмора, но всегда основанной на серьезных изучениях, он рассказывал о людях и делах отдаленного прошлого, будто самовидец, как бы о лично пережитом. В его юморе чувствовалась грустная нота, которая, чем далее, тем слышнее становилась. К философскому умозрению был он мало склонен, но интересы и занятия кружка вовлекли его и в эту сферу, оказывали на него давление, несколько нарушая его душевное равновесие и сообщая ему некоторую экзальтацию» [159] Через сорок лет [Об И. П. Клюшникове] // Русский вестник. 1883. № 2. С. 802–803. .

В 1837 году Клюшников переживает серьезный кризис, затянувшийся на несколько лет. Друзья по кружку, и прежде всего Катков, Бакунин, Боткин, ухаживали за товарищем, отвлекали от дурных мыслей, периодически возникавшей у него идеи самоубийства и помогали прийти в себя. В одном из писем Станкевичу, находящемуся уже в Берлине (май 1839 года), Бакунин писал, что он вместе с Боткиным и Катковым беспрестанно возится с Клюшниковым, стараясь «пробудить его от апатического бессилия, пробудить в нем веру и волю, которые не зависели бы от минутного состояния, от минутной болезни духа». Далее Михаил Александрович, советуясь со Станкевичем, предлагал самое действенное, на его взгляд, средство от ипохондрии — сменить обстановку. «И я постараюсь, — продолжал он, — сделать это, постараюсь вырвать его из Москвы и, если можно, уговорить его ехать за границу; если же не за границу, то, по крайней мере, куда-нибудь в деревню или к матери в Малороссию, или к нам в Прямухино» [160] Бакунин М. А. Собрание сочинений и писем: В 4 т. Т. 2. М., 1934. С. 244. .

Предложенный Бакуниным способ лечения оказался для Клюшникова спасительным. Он надолго покинул Москву, расставшись со своими хворями, страстями и депрессией, а заодно и с кругом друзей, проявлявших искреннюю заботу и внимание во время болезни и бывших в какой-то мере источниками ее самой, нарушая, как писал М. Н. Катков, «его душевное равновесие». Клюшников признавался в декабре 1838 года: