Алексей Лубков - Михаил Катков. Молодые годы

М. Н. Катков также может быть причислен к этому ряду, хотя его популярность, в чем-то более громкая, но на другом поприще, далеко не всегда приносила ее обладателю только поддержку и уважение современников, вызывая у иных зависть, ревность, злобу или приводя к скандалу.

Первый крупный внутриведомственный конфликт между Строгановым и Уваровым произошел в начале 1836 года и был связан с объявлением конкурса на книгу по русской истории для средних учебных заведений. Преподавание русской истории, по мысли Уварова, должно было базироваться на специально подготовленной в министерстве общей программе. Именно эта программа и вызвала возражения Строганова: он был убежден, что отдельные ее тезисы (например, идею об историческом единстве церкви и государства в России) невозможно доказать с опорой на факты, почему программа и не может быть приспособлена к преподаванию в гимназиях. Уваров настаивал на своей правоте, и Строганов представил особое мнение по вопросу об учебнике на суд императора. Первая же попытка напрямую отнестись к царю, благоволившему к Строганову, окончилась для попечителя неудачно. Николай I принял сторону министра и призвал Строганова соблюсти условия конкурса, что и было сделано [140] Велижев М. L'affaire du telescope: письма С. Г. Строганова С. С. Уварову (октябрь 1836 г.) // Пушкинские чтения в Тарту 4. Пушкинская эпоха. Проблемы рефлексии и комментария: Материалы международной конференции. Тарту, 2007. С. 306. .

Следующий по времени конфликт возник осенью 1836 года и был вызван публикацией «Философического письма» П. Я. Чаадаева в «Телескопе», что напрямую затронуло внутриуниверситетские дела. И здесь противоречия между министром и попечителем обозначились еще сильнее. Об этом мы расскажем ниже. Но очевидно, что разделявшие Строганова и Уварова бюрократические или идейные противоречия подпитывались и большой человеческой неприязнью первого ко второму.

С. М. Соловьёв глухо намекает на причину ненависти Строганова к Уварову, которого Сергей Григорьевич презирал «как подлеца, грязного человека и по характеру своему не скрывал этого презрения». Соловьёву рассказывали, что «Уваров имел связь с мачехой Строганова — отсюда ненависть между министром и попечителем, вредившая так много Московскому университету» [141] Соловьёв С. М. Избранные труды. Записки. М., 1983. С. 268. . Что конкретно подразумевалось Соловьёвым, можно только домысливать. В обществе Уваров имел сомнительную репутацию. В свете, как тогда говорили, была известна его нравственная нечистоплотность, за которую он подвергался насмешкам, в частности и в эпиграммах Пушкина. Несмотря на соблюдаемое внешнее приличие между старыми знакомыми, Уваров находился с поэтом в сложных отношениях и неизжитой, затаенной вражде.

Вовлеченной в роковую интригу против Пушкина оказалась и семья отца Строганова — Григория Александровича и его второй супруги Юлии Петровны (Жюли д'Эга, Марии Луизы Каролины Софии, урожденной графини д'Ойенгаузен). Активная роль Идалии Григорьевны Полетики, сводной сестры Сергея Григорьевича, в трагической развязке судьбы Пушкина давно является предметом неослабевающего интереса исследователей. Не вполне ясными в этой истории видятся фигуры Григория Александровича Строганова, двоюродного дяди Натальи Николаевны Пушкиной, и его жены, друживших с семейством Пушкина. Именно Юлия Петровна и княгиня В. Ф. Вяземская находились в квартире на Мойке после дуэли в последние часы жизни поэта. Г. А. Строганов взял на себя материальные расходы, связанные с его похоронами, а затем был опекуном осиротевшей семьи (1837–1846).

Сергей Григорьевич был причастен ко многим тайнам и секретам своей эпохи. В отличие от брата Александра и сестры Идалии, не скрывавших вплоть до смерти в глубокой старости неприязни к памяти поэта, он сохранил уважительное отношение к Пушкину [142] В 1861 г. С. Г. Строганов рассказывал М. А. Корфу, что летом 1834 г. встречал Пушкина у М. М. Сперанского и присутствовал при их беседе об «Истории Пугачёвского бунта». См.: Русская старина. 1902. № 1. С. 150. и передал его своему ученику. Пушкин — одна из вечных вершин для русского человека, и Михаил Катков всегда с трепетом хранил в сердце святой образ.

Разумеется, в годы студенчества Катков был очень далек от всех сложностей, поворотов и перипетий взаимоотношений в высшем свете. Но кое-какие детали интриг при дворе доходили и до простых студентов, извлекавших из них свои уроки жизни или, лучше сказать, выживания в обществе. Катков, к примеру, усвоил, что равная удаленность от враждующих партий бывает иногда более мудрой позицией, нежели однозначная поддержка одной из них. По крайней мере, до тех пор, пока не выяснены все точки расхождения и близости. А для этого порой требуются многие лета, хотя решения тогда нужно принимать решительно и сразу.

Хорошо известно, что учился Катков блестяще, выделяясь среди других своих товарищей замечательными способностями. Еще на младших курсах он обратил на себя всеобщее внимание не только основательностью своей подготовки, полученной в пансионе Павлова, но и качествами личности и талантом. Вместе с другими товарищами по университету он перевел с французского языка сочинение Демишеля «История средних веков» (М., 1836), что не преминул отметить в предисловии к изданию профессор М. П. Погодин. Другой коллективный студенческий труд с участием Каткова был связан с «записыванием» и «составлением» лекций профессора И. И. Давыдова, увидевших свет в 1837 году под названием «Чтение о словесности» (М., 1837) [143] Материалы для жизнеописания М. Н. Каткова. Ч. I. Из писем М. Н. Каткова к матери и брату // Русский вестник. 1897. № 8. С. 137. .

Катков уже на студенческой скамье отличался широтой кругозора. Из профессоров наиболее популярными среди студентов были известный критик Н. И. Надеждин, читавший теорию изящных искусств и логику, и М. Г. Павлов, человек, сумевший заинтересовать Каткова философией Шеллинга еще в пансионе. Занимаясь филологией, молодой Катков не перестал интересоваться философией. Как и многие из его сверстников, бредивших Гегелем и Шеллингом, он самостоятельно изучал достижения немецкой науки и поэзии, читая их в подлиннике [144] Сементковский Р. Михаил Катков, его жизнь и литературная деятельность // Воспоминания о Михаиле Каткове. М., 2014. С. 537. . Но этим его интересы не ограничивались. Так, он прослушал необязательный для студента-словесника курс анатомии профессора Эйнбродта.

Вместе с тем никого из профессоров, которых посещал Михаил Катков, нельзя было назвать его ближайшим учителем. Ни с кем в особенной близости он не состоял и занимался своеобразно и самостоятельно. Об этом он позднее рассказал Н. А. Любимову [145] Любимов Н. Михаил Никифорович Катков (по личным воспоминаниям) // Воспоминания о Михаиле Каткове. М., 2014. С. 222. . Впрочем, лекции молодого профессора кафедры римской словесности и древностей Д. Л. Крюкова оставили в нем сильное впечатление. Этому содействовало одно счастливое обстоятельство, знакомое каждому студенту. Перед экзаменом по истории Михаилу случайно на глаза попалось фундаментальное исследование о переселении народов. Книга его заинтересовала, и он внимательно с ней ознакомился. На экзамене ему достался билет именно о переселении народов. Он стал входить в такие подробности, что удивил экзаменаторов, которым оставалось только слушать его изложение. С тех пор его ответы на экзаменах имели громкую славу. П. М. Леонтьев, поступивший в университет в 1837 году, рассказывал позднее, что молодые студенты ходили слушать, как отвечает Катков [146] Любимов Н. Михаил Никифорович Катков (по личным воспоминаниям) // Воспоминания о Михаиле Каткове. М., 2014. . Их к тому же активно поощрял и университетский инспектор, любимый студентами Платон Степанович Нахимов, брат прославленного адмирала. «Что болтаетесь? — говорил он. — Пойдите, послушайте, как Катков отвечает» [147] Сементковский Р. Михаил Катков, его жизнь и литературная деятельность // Воспоминания о Михаиле Каткове. М., 2014. С. 537. .