Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

– Спойте, друзья мои, самые сладостные итальянские песни, чтобы моя русская подруга почувствовала всю вечную молодость и свежесть Италии!

Мы запели канцоны – одну светлее другой. Когда, казалось, всё уже было спето и не по одному разу, а белые стены Сузы уже показались впереди нас, – тогда я попросил разрешения напомнить русской подруге художника о её далёкой родине; и с бокалом в руках – к удивлению белокурой синьоры – спел эпиталаму из «Нерона» с подъёмом, вполне подобающим данному моменту и положению.

Общий восторг и радость синьоры Ольги сразу нас сблизили настолько, что нам стало даже как-то странным сейчас же и расстаться. После недолгих разговоров синьор Ettore Costagni и синьора Ольга решили не расставаться с нами до Туниса.

Из Сузы мы тотчас же отправились ближайшим поездом в священный город Кайруан. Ехать вчетвером было весело и приятно. Разговор был общим на итальянском языке, и только изредка мы с синьорой Ольгой обменивались двумя-тремя русскими фразами. Дорога была чудесной. Сначала мы долго прорезывали оливковый лес, потом пошли без конца руины и нам казалось, будто мы перенеслись в окрестности Рима с его зелёными лугами и холмиками, усеянными мраморными и каменными осколками… Но вот мелькнули последние развалины; впереди показались гигантская стена, огромные купола, – и священный город арабов открылся перед нами.

Белая масса домов, купола, минареты – волшебной картиной зачаровывали глаз… Уже темнело, и мы отложили осмотр до утра.

В гостинице Гранд-Отель мы сняли две комнаты; в большей, занятой художником с супругой, – мы смастерили ужин, и в лице нас – русско-итальянский союз был самым искренним и самым действительным. И Ольга была художницей; она – пейзажистка, он – портретист. Для них краски были всем, как для меня с Мелиттой – звуки. Мы легко понимали друг друга, и смотрели на эту встречу, как на праздник.

– Знаете ли, – говорил Ettore, – что мы находимся сейчас в Святом Городе. Это – город тишины. Вы не услышите здесь ни криков, ни шума. Здесь говорят тихо. Словно привидения, скользят белые фигуры вдоль стены. Кажется, что мы во дворе огромного монастыря… Подумайте, в этом маленьком городке больше восьмидесяти мечетей. Это – город молитвы.

Мы взглянули в окно, и лунный свет погрузил нас в созерцание таинственной красоты, для описания которой нет слов достаточно гибких и полутонных.

Зашипели жареные каштаны и отвлекли нас…

– Мелитта! – спросил я, когда огни в нашей комнате были потушены и мы готовились ко сну. – Отчего ты так мало говоришь, когда идёт общая беседа? Отчего? Ведь всё, о чем мы говорили, и тебе было близко?

– Ты спрашиваешь отчего… Странный ты! Неужели ты не понимаешь, что я не всё умею сказать, что хочу. Если бы ты знал, как я мало училась, а между тем, в нашей деревушке я считаюсь грамотейкой. Я много слышала от отца, особенно много в детстве от матери, – но читала я мало. И в нашей жизни я и не замечала этого. Но вот, когда встретилась с тобою, я уже боялась, что ты скоро разочаруешься во мне, когда увидишь, как я необразованна… А теперь, когда я слушала синьору Ольгу, я так безумно завидовала ей!.. Ведь она всё знает…

Мелитта умолкла. Но ещё долго я слышал, как она тихо плакала. Мне было больно за неё. Мне хотелось сказать ей, – что не так важно знание из книги, как собственное чутьё к прекрасному… но я молчал, потому что знал, что это её не утешит.

Получив разрешение посетить мечети, мы вышли из гостиницы. Тишина… редкая странная тишина. Маленькие улички, маленькие площади, высокие одноэтажные дома – и всё это заключено в длинную окружную стену с воротами и башнями.

Мы вышли на единственную большую улицу, где сосредоточены мечети, базары и дом губернатора. Наконец, мы очутились на огромной площади, где во дворе, окружённом аркадами из пятисот колонн, – вздымается самая главная мечеть с трёхэтажным минаретом. Нас пропустили в середину, даже не требуя, чтобы мы снимали ботинки, а просто подстилая нам под ноги ковёр. Мы долго в молчании созерцали богатую и пышную красоту этого храма. Потом бродили по городу; побывав на базаре и в кафе, – мы убедились, что город молитвы – заключает в себе ещё другой, – а именно – город страшного разврата…

После обеда мы отправились за город, и посетили Мечеть Цирюльника, где покоится прах Сиди-Сахова, друга и цирюльника Пророка. Перешагнув её порог, мы, действительно, вошли в святилище. Потолок, стены и купол представляли собой орнаментировку редчайшей резной работы. Изумительны рисунки каменных плит, которыми мощён пол, и, наконец, сама гробница цирюльника, может быть, лучшее филигранное произведение арабского искусства…

Очарованные и счастливые тем, что побывали не только в Африке, но в центральных пунктах арабской культуры, – мы сели в поезд и через Сузу вернулись в Тунис.

Пока наши новые знакомые отдыхали на Авеню де Марин, мы пошли справиться у комиссара полиции, и о, радость! – Комиссар нас поздравил с удачей, и преподнёс мне мои пятьдесят лир. Оказалось, что утащил их болтливый Аркас, но абсолютно без участия Заиры. Поблагодарив комиссара, с весёлыми лицами пошли мы навстречу нашим друзьям. Несмотря на неожиданное возвращение денег, мы не изменили программы дня, и, выйдя на Авеню, – запели на всех языках, собирая вокруг себя гуляющую публику; на этот раз присутствие наших друзей нас ещё более выручило.

Когда, подойдя к нам с видом беспечного прохожего, Ettore Costagni, а вслед за ним и синьора Ольга, положили в синюю соломенную тарелочку Мелитты две крупные монеты, – это, очевидно, подзадорило проходящих французов. Им захотелось не отстать в щедрости от итальянцев, – а тем более, от красивой белокурой дамы. И это сразу так повысило наш бюджет, что даже, по совести говоря, не соответствовало нашей заслуге, – ибо спели мы ещё мало, хотя и вправду хорошо.

Я не знаю, придётся ли мне когда-нибудь петь по улицам; но я думаю, что при наличности даже самой хорошей школы и большого опыта, я никогда нигде не смогу так петь, как в те дни в Италии, – потому что мне сопутствовали два элемента вдохновенья: один изредка повторяющийся – любовь, и второй, который не вернётся никогда – молодость.

Мы хотели вечером уже возвращаться в Сицилию, но молодые супруги, которые направлялись через Алжир в Испанию, ни за что не хотели так скоро расстаться с нами и уговорили ещё дня два прокатиться вместе… Мы весело провели время в чудесной прогулке по горам и на море и дружески простились в Ла-Калле.

– Здравствуйте, синьоры! Опять у нас? – раздавались кругом приветствия, когда мы в полдень появились на Авеню де Марин. Разносчики газет, продавцы всякой мелочи, девушки из лимонадных киосков – все уже знали нас, и наперерыв предлагали устроиться где-нибудь возле них.