Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

В знаменитой “Книге о вкусной и здоровой пище” 1939 года издания был рецепт соуса “винегрет”: нечто вроде домашнего майонеза с добавлением рубленых яичных белков, каперсов, свежей петрушки, эстрагона и огурцов. Его рекомендовали подавать к холодной рыбе, свинине, к горячим отварным говяжьим и свиным ножкам. Но был и салат с привычным нам названием “винегрет”. Рецептов его существовало множество. Некоторые виды совершенно не ассоциируются с привычным нам овощным салатом, заправленным нерафинированным подсолнечным маслом. Готовили винегрет с горчицей, с укропом, с яблоками и грушами, с мясом, с фасолью, брюквой, селедкой (последний вариант напоминал будущую “сельдь под шубой”).

“Сельдей” было множество. Если в магазине было четыре или всего два вида сельдей, руководство магазина пропесочивали местные газеты. Могли обвинить даже во вредительстве. Можно было купить и крупную, но нежирную каспийскую селедку (знаменитый еще с дореволюционных времен залом), и мелкую, но жирную и нежную дальневосточную иваси, и любимую всеми керченскую сельдь, которую булгаковский кот Бегемот пожирал целиком, с хвостом и плавниками. С северо-восточного побережья Камчатки везли в столицу отборную, жирную олюторскую сельдь. Все сельди тогда были крепко солеными, поэтому перед едой их вымачивали несколько часов в воде, чае или молоке. Потом уже ели с нарезанным кольцами луком, подсолнечным или даже прованским маслом.

Молоко обычно покупали по утрам у молочниц, что приезжали на телегах или приходили пешком из подмосковных деревень: Кунцево, Бутово, Крылатское, Черемушки.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЛИДИИ ЛИБЕДИНСКОЙ: Каждый день, в любую погоду, в ранние-ранние часы на центральных улицах Москвы и в переулках можно было встретить женщин с перекинутыми через плечо тяжеленными дерюжными мешками, в которых погромыхивали бидоны с молоком и позванивали высокие алюминиевые кружки, литровые и пол-литровые. Это молочницы спешили к своим постоянным клиентам – разносили молоко по квартирам.

У родителей Лидии, Бориса Дмитриевича и Татьяны Владимировны Толстых, тоже была “своя” молочница – Екатерина Ивановна: “Она появлялась в нашей коммуналке ровно в семь утра, – вспоминала Лидия Борисовна, – летом – повязанная чистой, белой в мелкий черный горошек косынкой, зимой – до глаз укутанная в серый пуховый платок”. Зимой молоко было очень холодным, почти замороженным. Когда молочница наливала его из бидона мерной кружкой, “мелкие льдинки похрустывали и шуршали”. 445

Этот вид частной торговли существовал уже несколько десятилетий, не столько конкурируя с советской торговлей, сколько дополняя ее. Цены определял рынок. В повести Аркадия Гайдара “Тимур и его команда” молочница берет 1 рубль 40 копеек за кружку молока. Это дороже молока в государственных магазинах. [56] Розничная цена на молоко в государственных магазинах: 1 рубль 60 копеек за литр разливного молока, 1 рубль 70 копеек за литр бутылочного. Но платили и за качество, и за сервис. За молоком в магазине еще очередь отстоять надо, а тут – доставка на дом.

Толстым молочница привозила не только молоко. Летом и осенью она торговала и овощами. К Рождеству привозила “жирных, специально откормленных” гусей, к Пасхе – парную телятину.

Молочницы приходили каждый день или через день. Татьяна Дервиз, чье детство прошло в Ленинграде, где условия жизни мало отличались от московских, упоминает еще и сметанницу. Та приходила реже, чем молочница, и привозила продукты более дорогие: сметану, творог, яйца. Сметанницы носили за плечами такие же мешки с бидонами, только поменьше. Иногда приходили мясники, приносили парное мясо. Как правило, на заказ. Получалась настоящая торговля с доставкой, только еду приносил не курьер, а сам продавец.

Торговля с доставкой была не только частной. Государственные магазины, стремясь перевыполнить план и несколько уменьшить очереди, которые были делом обычным даже в процветающей Москве, отправляли своих продавцов торговать вразнос. Ежедневно продавцы обходили квартиры, предлагая купить молоко, масло, консервы, конфеты, фрукты. Покупатели могли обратиться в стол заказов и сообщить, что именно им нужно. Продавцы были заинтересованы в своей работе. За превышение плана продаж им платили как стахановцам: вместо 150–200 рублей получали 400–600 рублей, то есть в два-три раза больше, чем медработник в государственной амбулатории.

Цветаева и Мур к услугам молочниц и сметанниц не прибегали – их стол несколько отличался от общепринятого, московского. Эти особенности были связаны со вкусами Мура, а не Марины Ивановны, которая вообще была непривередливой в еде и привыкла и к французской кухне, и к русской. Зато Мур вплоть до эвакуации августа 1941-го вовсе не ел черного хлеба, предпочитал белые и даже “белейшие” булки. Любимая русскими гречневая каша в его представлении – “плохая еда”. [57] Впрочем, по свидетельству Идеи Шукст, на Покровском бульваре Цветаева как раз часто варила гречневую кашу. Cм.: Шукст-Игнатова И.Б. Воспоминания // Кудрова И.В. Гибель Марины Цветаевой. М.: Независимая газета, 1999. С. 294. Зато ему понравились маринованные грибы – “здоровая штука”, по словам Мура. В Москве Цветаева готовила грибной суп, а грибы покупала на рынке: “…на рынке приличная связка – 12 р., неприличная – 7 р.”.

Вероятно, Цветаева могла бы обходиться обедами в столовых и покупками концентратов. Последние в предвоенной Москве были новинкой, а потому их активно рекламировали. Но надо было готовить для сына: “Он всегда был голоден и любил вкусно поесть” 447448, – заметила Мария Белкина.

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 16 ОКТЯБРЯ 1940 ГОДА: Сейчас съел сытный обед (теоретически слова “сытный обед” – противны, а практически – хороши).

Впрочем, в 1940–1941-м Мур писал о еде немного. Видимо, считал эту тему недостойной обсуждения. Всё изменится в Ташкенте. И едва ли не добрая половина ташкентских записей Мура будет посвящена разного рода снеди, которую ему удавалось купить, достать или съесть в гостях: “Превосходный обед: зеленый суп, совсем в стиле знаменитой soupe à l’oseille [58] Суп из щавеля ( фр .). (конечно, не хватает яиц и сметаны!), на второе – котлета и макароны, зеленый салат – тоже во французском вкусе. В общем, наелся здорово – и хлеба вволю. Как вкусно было!” Заметим, это слова не просто голодного человека, который наконец-то наелся. Муру явно нравится, что стол напоминает французский. Французские продукты, французский распорядок дня, еды – всё это он усвоил в Париже. А во Франции уже тогда процветал культ еды: “Главным образом здесь живут чревоугодники. Вокруг принятия пищи <���…> страшный ажиотаж. Обед – это самое торжественное, что я здесь видел” 449450, – писал жене Илья Ильф в декабре 1933-го, когда толстому мальчику Муру шел девятый год и он, вольно или невольно, усваивал образ поведения окружающих.