Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

Мур впервые увидел советских мещан, обывателей еще в Голицыно. Они показались ему совершенно отвратительными существами: “Наши хозяева (хозяйка и ее две дочери) – настоящие мещане. Странно – люди живут в Советском Союзе – а советского в них ни йоты. Поют пошлятину. О марксизме не имеют ни малейшего представления”. “Эти люди, которые сдают дачи, – частные собственники, яростно обрабатывающие свой клочок земли; в них нет абсолютно ничего советского. Это самые что ни на есть низкопробные мещане: сплетники, «клопы обывателюсы» – по Маяковскому”. 656“Клоп обывателюс” – заглавный герой пьесы “Клоп”. О том, что в СССР есть такие отсталые люди, обыватели, советские мещане, Мур впервые узнал именно у Маяковского. Он часто будет цитировать великого поэта-футуриста, искать поддержки в его словах: “Кого я страстно, всей душой и всем существом ненавижу, так это, как писал Маяковский, «совмещан»” 657, – писал Мур.

Для позднего Маяковского обыватели – важнейшая тема, он ненавидел их, как только поэт может ненавидеть филистера. Более того, обыватель – идейный враг похуже какого-нибудь Чемберлена. Чемберлен смертен, обыватель вечен. Умный и уже совсем не юный поэт понимал: проект создания нового человека может потерпеть крах, разбившись о неизменность человеческой природы. Все достижения нового общества обыватель обернет себе на пользу:

А наивный Мур пытался говорить с дочками хозяйки о… международном положении, и был снова потрясен: они “ ни чорта (курсив Георгия Эфрона. – С.Б .) не знают! Абсолютно ничего не знают”. 658Можем только предполагать, что именно подумали о Муре эти деревенские девочки. Мур же был очень расстроен и зол. Не такими он представлял себе советских людей. Он был убежден, что мириться с обывателями нельзя. Мещане – “вредоносные”, “тупые”, “консервативного духа” люди. Он их не переносил, как не переносил, когда “глупые дочки глупой хозяйки” пели романсы. Этот жанр казался Муру “колоссальной пошлятиной”. Девочек надо перевоспитывать, просвещать. Вот хорошо бы открыть курсы истории ВКП(б). В самом деле, зачем петь пошлости про какого-то соловья или умолять воображаемого любовника: “Не уходи, побудь со мною…” Куда как лучше читать о борьбе большевиков против “буржуазно-помещичьей контрреволюции”, “троцкизма”, “новой оппозиции Зиновьева и Каменева”.

Новое столкновение Мура с миром советского обывателя связано с переездом на Покровский бульвар. Причем Мура раздражали сначала не Воронцовы, а как раз Шуксты.

Бронислав Шукст уехал на север, в поселок Умба (Мурманская область) в сентябре, а жена и две младшие дочери пока оставались в Москве. Ждали письма от мужа и опасались ехать из благополучной Москвы в края, где, как они слышали, люди питались только хлебом и треской. Мур успел насмотреться на них, и Шукстам от него крепко достается. Хозяйку за глаза он называл так: “толстая наседка”, “сволочь”, “идиотка”, “дурища”, семью в целом – “соседи-идиоты”.

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА 16 октября 1940 года: Свет божий, какие мещане наши соседи! Люди хорошие, не злые, но мещане. <���…> Музыки не понимают, политикой не интересуются, литературы не знают, говорить не умеют (бормочут), смеются кисло и над глупостями, газет не читают. Интересуются семейными делами, сплетнями, пеленками. Родители обожают делать назидания детям, дети фыркают, каша варится. Узость, нет горизонта у этих людей. Я не знаю: по-моему, у истинно советских людей должен быть размах, увлечения, идеалы! <���…> А эти… исключительно ограниченные люди и, главное, скучны до чорта. Постные. И какая отвратительная манера говорить! <���…> Они не злые, но глупые. А ну их к чорту! Лишь бы не мешали, а там – как знают. Куда им интересоваться международным положением! Их партия – шкуристы. Куксятся, варят кашицу жиденькую, шушукаются и кривляются. Да, это не коммунисты. Как надоел ор этой девчонки!

31 октября “наседка и две крикливые девочки” наконец-то уехали, Мур до самого января наслаждался тишиной. Зато вся первая половина 1941-го пройдет в то возобновляющейся, то затухающей войне с семейством Воронцовых. При этом юная Ида Шукст разумно соблюдала нейтралитет, не вмешиваясь в борьбу, оставаясь в выгодной позиции наблюдателя. По ее словам, и Цветаева, и жена Воронцова старались занять на плите все четыре конфорки, не оставив противнице ни одной. 659Большие скандалы были 16 февраля и 30 мая, но мелкие, видимо, случались гораздо чаще.

В этом противостоянии тяжелее было, конечно, Цветаевой. Мур старался успокаивать ее, просил не пререкаться с соседями: “…лучше уступать этим сволочам и жить без скандалов”. 660Однако и он не мог спокойно видеть, как Воронцова, по словам Мура, “мелкая, завистливая женщина”, доводит мать до слез. Мур призывает мать идти на уступки, например, не готовить в то время, когда готовит жена Воронцова, свести к минимуму общение с соседями, не “унижаться до пререканий с такими людьми”. 661И предлагает искать новую квартиру. Дальше жить с Воронцовыми невозможно.

Эта затяжная коммунальная ссора позже вдохновит Мура на стихотворение “Мещане”. Спокойный и сдержанный в жизни, склонный уступить, уйти от конфликта, чтобы не тратить время, не портить себе жизнь, на бумаге Мур дает волю своим чувствам. Конечно, Эфрону далеко до Маяковского, но и в его плохих стихах много страсти, подлинной ненависти.

Цветаева долго не хотела отдавать Мура в школу. Надеялась, что и сама его всему научит. Аля же выросла почти без школ и гимназий, училась от случая к случаю. И все-таки осенью 1933-го Мура записали в католическую школу [84] Правда, Цветаева в письме к Вадиму Рудневу от 16 ноября 1933 года упоминала, что Мур “учится в Йcole secondaire de Clamart” (средней школе Кламара) – см.: Цветаева М.И. Собр. соч. и писем: в 7 т. Т. 7. Кн. 2. Письма. С. 34. Однако Мур в дневнике не раз писал, что школа была католическая ( Эфрон Г.С. Дневники. Т. 1. С. 451, 452; Т. 2. С. 18). , которая располагалась тогда в Кламаре на rue de Paris (Парижской улице) [85] Не ясно, все ли годы Георгий учился в Кламаре. Осенью 1934-го они с Цветаевой переехали в другой парижский пригород – Ванв. Возможно, Мур сменил школу? Но школа в Ванве Муром не упоминается ни разу. Он пишет только о кламарской школе. Видимо, он продолжал учиться в Кламаре, даже переехав в Ванв. Эти пригороды расположены по соседству, на одной железнодорожной линии. Станция Ванв-Малакофф – следующая за станцией Кламар (по направлению к центру Парижа, точнее, к вокзалу Монпарнас). . Школа существует и в наши дни, разделенная на две ступени: младшая – частная католическая школа Св. Иосифа ( Ècole Privèe Saint-Joseph ) и старшая – католический колледж Св. Марии ( Collège Sainte Marie ).