Кадзуо Кобаяси - Валерий Гергиев. Симфония жизни [litres]

И даже после того, как прозвучали последние звуки, Гергиев стоял неподвижно, широко распахнув руки и опустив голову. Публика, откликнувшись на его скорбь, тоже молчала и не аплодировала, а затем медленно разошлась. Мне казалось, что на фото, стоявшем в зале, Ческина словно бы говорит: «Все же Гергиев особенный!»

Месяц спустя в Сибири на озере Байкал состоялось последнее прощание. Завещание Ческины было открыто в присутствии нотариуса. В нем было ясно написано, как она распоряжается своим имуществом и как следует поступить с ее прахом после смерти. Она хотела, чтобы прах был развеян над озером Байкал.

Валерий Гергиев развевает прах Йоко Ческиной на озере Байкал. Октябрь 2015 года

На небольшом катере кроме Гергиева были и пианист Денис Мацуев, и Момока Сэридзава из компании Japan Arts, прилетевшая из Японии. Денис Мацуев родом из Иркутска, города на Байкале. Был ясный день. На фотографии видно, как по голубому небу плывут мягкие перистые облака, навевающие ассоциации с одеяниями ангелов. Гергиев наклонил урну с прахом над краем лодки, и прах медленно развеялся над озером, самым прозрачным в мире.

Ушла Ческина, но мероприятия в память о ней проводились даже британской королевской семьей. В октябре того же года в Букингемском дворце принцем Чарльзом был организован ужин и концерт памяти Ческины, на котором выступал оркестр Мариинского театра под руководством Гергиева.

Наверное, из-за своего богатства Ческина столкнулась со многими неприятными сторонами человеческой природы, но, как мне кажется, ее деньги сослужили добрую службу, связав людей из разных уголков мира, разных стран и национальностей. Дружба Гергиева и Ческины – это воплощение тех самых слов, которые Гергиев любит повторять. «Музыка объединяет людей».

Когда мы впервые встретились с Гергиевым, он сказал такую фразу: «Культура не приходит в упадок из-за политического и экономического кризиса». Тогда я с сомнением смотрел на российское общество, размышляя о том, и правда ли настолько велика сила культуры, но постепенно понял, что так оно и есть, о чем и писал выше. А двадцать два года назад, когда мы встретились с Гергиевым, у меня еще не было четкого представления, что такое «сила культуры». Однако благодаря одному танцу мой взгляд на искусство коренным образом изменился.

В 1970 году меня впервые отправили работать за рубеж, в Москву. Информации, которую до этого момента передавали иностранные корреспонденты из России, не хватало глубины, она напоминала то, что писали официальные газеты. Наивно было предполагать, что она соответствует тому, что в реальности происходит в России. Поэтому, когда меня назначили спецкором, я отправился в Москву с воодушевлением и надеждами на то, что смогу сделать что-то большое и настоящее.

Я сразу же понял, что реализовать мои планы будет нелегко, учитывая господствующую в стране коммунистическую идеологию. На любую съемку и проведение интервью требовалось разрешение соответствующих органов власти. При строгой системе контроля нельзя было отправить в эфир то, что хотелось. И в тот момент, когда я осознал тщетность своих надежд и несоответствие желаний возможностям, я решил развеяться и сходить хотя бы на балет.

Признаю, формулировка «хотя бы на балет» – недостойная. Ведь в настоящем искусстве есть сила, которая способна изменить человека.

Тогда я попал на спектакль Большого театра, в котором выступала гордость российского балета – Майя Плисецкая. Она исполняла знаменитый балетный номер «Умирающий лебедь» Камиля Сен-Санса.

Раньше мне казалось, что балет – это истории про прекрасных принцесс и принцев, но в умирающем лебеде Плисецкой словно была сконцентрирована вся жизнь человека. Это произвело на меня сильное впечатление.

Восторг публики после выступления изменил мое однобокое восприятие России. В экономике Японии тех лет был небольшой подъем. В этот момент я понял, что смотрю на Россию, переживающую острый дефицит товаров, свысока, пусть и неосознанно.

По иронии судьбы именно благодаря дефициту товаров в московской жизни мне несколько раз удалось пообщаться с Плисецкой. Предприниматель, занимавшийся подготовкой японских гастролей советского балета, как-то вместе с ней пришел к нам в гости, и после этого она заходила еще несколько раз.

В те годы в Москве не было ни одного японского ресторана, а у нас дома можно было попробовать хоть что-то в духе японской кухни. Плисецкой нравился тофу – соевый творог. Ну, это был не совсем настоящий соевый творог, а что-то вроде него на основе порошка быстрого приготовления. Но в нашей московской жизни это был ценный продукт. Моя жена выставляла на стол приготовленный тофу, суп из водорослей – вакамэ, жареную на гриле говядину, чуть жесткую, с тушеной морковью и бурыми водорослями – хидзики. Плисецкая хвалила еду, говоря, что это наверняка полезно для здоровья, а после ужина быстро уходила домой.

Я тогда еще подумал, что она не очень общительная, но потом понял, что все, что она делает, это ради танца, поэтому был рад, что ужины у меня могут оказаться полезными, чтобы поддерживать ее в форме.

Плисецкая была удостоена высшей награды, которой награждают в России деятелей искусства, – звания народной артистки СССР. Высокие гости, приезжавшие в Москву, сидели в Большом на почетных местах – в ложах для высоких гостей. Выступления Плисецкой для таких гостей были чем-то вроде традиции. Она была настоящим сокровищем СССР, поэтому власти должны были бы обходиться с ней подобающим образом, однако за ней пристально следили, боясь с ее стороны предательства.

Причин для такой осторожности было достаточно. Известная советская балерина отправлялась на гастроли за рубеж. Там она могла увидеть, какова жизнь при капитализме: и материально, и эмоционально люди жили богаче и свободнее. Большие суммы, которые выплачивались за эти гастроли, доходили до танцоров в виде скромных командировочных. Когда узнаешь об этом, любому в голову может прийти бегство из СССР. Ведь до этого именно так поступили и Барышников, и Нуреев.

Но были и другие причины, почему за Плисецкой так пристально наблюдали соответствующие органы. Ее отец был расстрелян по обвинению в шпионаже в сталинское время, а мать, защищавшая мужа, по тому же обвинению более десяти лет провела в лагере жен изменников родины. Это была вполне убедительная причина для того, чтобы бросить страну и уехать за рубеж.

Мне очень хотелось узнать, почему, несмотря на все лишения в Советском Союзе, она остается жить здесь. Но, пока я размышлял об этом, развалился Советский Союз, появилась свобода слова, исчезли и препятствия к ее заграничным гастролям.