Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Месяца три Соня провела в стационаре, а я носила передачи и все серьезнее думала об удочерении девочки. Наконец настал день выписки. Я пришла за ней с большим узлом новых вещей. Но ко мне вышла санитарка и сказала: «А Соню мама забрала!» Оказалось, заведующий отделением, возмущенный поведением мамы, дал в совхоз грозную телеграмму. Кроме того, закончилась уборочная страда, комбайны встали на ремонт. Соня увидела свою маму со второго этажа, когда та входила в вестибюль, и с душераздирающим криком кинулась к ней: «Мама! Мама!» Так долго не видела и узнала! Слушая рассказ санитарки, я еле сдерживала слезы, не зная от чего плачу — от счастья за Соньку или потому, что больше не увижу ее.

Славянка и близлежащие совхозы — настоящий Вавилон. Место ссылки, скопище людей самых разных национальностей, но меньше всего коренных казахов. Они жили в отдаленных от центра совхозах. В разные времена и по разным поводам сюда ссылали на поселение политических русских и раскулаченных украинцев, немцев с Поволжья и греков-понтийцев из Абхазии. Турки и азербайджанцы, ингуши и осетины, татары — да всех не перечислишь. Средоточие боли, горечи и несправедливости. Долгий путь в товарных вагонах с наскоро собранным узлом вещей, комендантский час, запрет на общение с другими поселенцами — сколько историй я слышала в репрессированных семьях! Чем не питательная среда для самой социальной из всех болезней. С незапамятных времен туберкулез приходит с войнами и революциями из тюрем, с чердаков и подвалов. Конечно, к 1960-м годам они жили «как все», освоили местные сельхозкультуры. Греки вместо винограда и апельсинов научились выращивать хлопок. Многие скопили денег и переселились из бараков в собственные дома. Но туберкулез все еще ходил по семьям. В те страшные сороковые многие потеряли родителей и сами от них заразились, а потом передали инфекцию своим детям, да и любому, кто рядом. Мы все дышим одним воздухом, а путь передачи — воздушно-капельный. Заболеваемость в районе была очень высокой. Остановить заразу можно только поголовной диспансеризацией всего населения. Вот этим мы и занялись в первую очередь. Любовь Ремизова с бригадой медсестер пошла по школам и детсадам делать туберкулиновые пробы. А мы с Шалхаром Бегзатовым получили из областного диспансера передвижной флюорограф и поехали по совхозам обследовать взрослое население. Но оказалось, мало выявить больных, поставить на учет, сидеть ночами, чтобы заполнить сотни карточек и историй болезни. Самое трудное — даже не вылечить, а убедить людей лечиться. Съездить в Ташкент на консультацию для подтверждения диагноза и то не все соглашались. Туберкулез — коварнейшая болезнь, подкрадывается исподволь, долгое время человек не замечает, что болен, и не верит в пугающий диагноз. Не всегда наше санитарное просвещение давало плоды, и бывало, что отказ от лечения заканчивался трагично.

Я навсегда запомнила больного Х. На флюорографии у этого молодого парня я увидела несколько маленьких свежих очажков на верхушке легкого. Самое начало туберкулезного процесса, если сразу начать химиотерапию, можно вылечить без всяких последствий. Лечить тогда полагалось только в больнице, чтобы следить за правильным приемом лекарств, обследовать, вовремя обнаружить побочные эффекты, если появятся. Но как заставить человека, у которого ничего не болит, лечь на несколько месяцев в стационар и пить горстями таблетки три раза в день? Уж и объясняли, и убеждали, и в открытую говорили о печальных последствиях отказа от лечения, отправили в Ташкент на консультацию, чтобы доказать, что не ошибаемся в диагнозе. Нет! Полежал с месяц и сбежал. А у фтизиатра два смертных греха: больной «оторвался» от лечения, и в семье заразился кто-то еще. Пришлось перенести лечение на дом. Моя патронажная медсестра Надежда Кулиди едет в совхоз, где живет Х. Ну едет это сильно сказано, половину пути, а то и больше приходится идти пешком, рейсовые автобусы не во все совхозы заезжают, да и попасть на них не всегда удается. Надя везет лекарства на месяц, витамины, хлорамин для дезинфекции помещения и белья, все бесплатно. А еще просит регулярно приезжать ко мне на прием и обследование не только самого Х., но и всех его домочадцев. Пару раз Надю стерпели, но потом просто выгнали. Отправляемся вдвоем. Тщетно стараемся разглядеть в летнем мареве попутку. Ничего. Идем пешком, погружая по щиколотку ноги в прохладную пыль. Добравшись до нужного совхоза, ищем водопроводную колонку, чтобы охладить красные потные физиономии, вымыть ноги и обувь. Нам надо иметь внушительный вид. На сей раз уговоры подействовали, и Х. согласился приехать на рентген и анализы. А уж как мы его встречали в диспансере! Вошел с королевским видом, с чувством, что делает нам, бедным, великое одолжение и, увидев, что народу полно, заявил: «Ждать не буду, времени нет, с работы еле отпросился». Он еще и работает! Надя кинулась со всех ног сопровождать его по кабинетам вне очереди, лишь бы успеть все сделать побыстрее. К счастью, не все такие, но с этим больным мы помучились.

Прошло время, я уже вернулась в Ташкент. На очередном ночном дежурстве обхожу палаты. И вдруг один из тяжелейших больных говорит мне: «Доктор! Вы не помните меня?» Я не сразу вспомнила. Ну ничего не осталось от того молодого, красивого, сильного и самоуверенного парня. Истощен, как на фото из Освенцима, бритая голова, заостренные черты лица. В чем дело, я поняла без объяснений. Он пренебрег наставлениями врачей, не поверил. Не хватило терпения на долгие месяцы лечения, поездки из далекого совхоза в райцентр на контрольные исследования, на профилактические курсы надоевших лекарств. Ну нет, нет другого выхода! Нет еще чудодейственного средства, которое можно было бы проглотить однажды и встать наутро здоровым! А теперь пропущено и время хирургического лечения. Он обречен. И вина за это до сих пор тяготит меня.

Мужчины туберкулезом болеют в несколько раз чаще: вредные привычки, большие нагрузки на работе, не любят лечиться и обследоваться, да и в тюрьмах их больше. Но как же трудно болеть женщинам! Большинство из наших пациенток — молодые мамы. Ну как оставить малолеток на несколько месяцев одних? Даже городским трудно, а сколько в Ташкенте лечится сельских! В народе туберкулеза стыдятся. Нередко диагноз разрушает семьи. Приезжает однажды такой районный муж и спрашивает:

— Скажите точно, сколько времени моя жена будет лечиться? Я долго не могу ждать, я сказал, что она на курорте. Если родственники и соседи узнают, в какой больнице лежит, нашей семье позор будет! Если не вылечите за два месяца, я разведусь, мне здоровая жена нужна.

Такой вот ультиматум. Но как радостно, когда вылечишь, передашь ее, похорошевшую, в руки сурового супруга и знаешь, как счастливы будут дети, когда она вернется домой!