Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

А на улице мы играли в куликашки, пятнашки, казаки-разбойники, краски (это когда каждый выбирает себе цвет и молчит, а «учитель» продает краски «покупателю», который говорит: «Я монах в синих штанах, желтой рубашке, зеленой фуражке» и т.д.), играли в «Амур, ко мне!» — это когда «учитель» делал вид, что раздавал камушек, но на деле давал его одному участнику, а когда он кричал: «Амур, ко мне!», тот должен был выскочить, а другие — удержать его, играли в «гигантские шаги», а у пацанов — войнушки, кони-рыцари и, пардон, «-опа» — игра в мяч с вратарем, а за пропущенный гол он получал удар мячом по пятой точке».

А вот я вспоминаю дурацкую игру, не помню названия, когда один мальчик становился и почему-то прижимал ладонь к уху, а кто-то должен был его ударить сзади. Мальчик поворачивался, все выставляли большие пальцы, а он должен был угадывать ударившего. Если угадывал — тот становился на его место, если нет — все начиналось сначала.

Наш дом имел два двора: передний и задний. Задний был ничем не засажен, только по забору высились акации и маклюры. Но валялся всякий хлам, и вот среди этого хлама мы устраивали игры в кладоискательство. И девчонки, и мальчишки. Помню, отец у одного работал в колхозе. Не знаю, с какого перепугу он привез горсть медных узбекских браслетов с красными и зелеными стекляшками. Мальчишки их прятали, а мы искали. Так и не нашли ни одного, как мы тогда переживали!

Была еще одна игра, которая довольно скоро исчезла. По-моему, она пришла с дореволюции. Называлась она «Вам барыня прислала сто рублей. Что хотите — то купите, „да“ и „нет“ не говорите, черно-бело не берите». И что-то вроде считалки: «В нашей маленькой корзинке все товары хороши. Ленты, кружева, ботинки — что угодно для души». На вопросы нельзя было отвечать «да» или «нет», нельзя было выбирать черное или белое.

Существовала такая общая игра «Замри-отомри», по слову «замри», ты был обязан застыть на столько времени, сколько потребуется. Только услышав «отомри», можно было шевелиться.

Была игра в зелень, по первому требованию нужно было показать что-то зеленое.

Еще раз вспомню абрикосовые косточки, которые нужно было тереть на кирпиче, пока не протрешь дырку, и тогда получались весьма сомнительные свистульки.

Куда лучшие продавались на рынке. Глиняные! Шикарные!

«Еще была летняя игра, „в лепешки“ что ли называлась. Это делалось только тогда, когда в арыке текла вода и можно было добыть особую пластичную глину. Из этой глины делалась лепешка размером с детскую ладонь, в серединке пальцем продавливалась дырка, туда надо было обязательно плюнуть и с размаху шлепнуть эту котлету об асфальт ямкой вниз. При удачном выходе на месте ямки получалась взорванная дыра. Вот и вся игра».

Честно говоря, я про такую игру впервые слышу, а вот Таня Вавилова ее помнит: «Правильно, Зухра, была игра в лепешки, вспомнила. Только играла я так где-то в 1950-х. В арыке еще искали камушки какие-то особенные, но уже забыла, что они значили. Старшие дети старались у нас отобрать эти редкие камушки или выменять на другие. А из глины вместо пластилина лепили всякие фигурки в детском саду и потом сушили и раскрашивали. Разноцветные стекла собирали, менялись, как кетками. Коптили стекла, чтобы смотреть затмение, причем это было событие, все ждали, пропустить боялись. (Ой, мы тоже коптили, причем и дети, и взрослые равным образом. И смотрели сквозь них на солнце. Иногда оно совсем почти исчезало!) Очень любили Рамазан, ждали, когда можно петь специальную песню. По-русски — славить на колядках. Я ее выучила наизусть и вместе с махаллинскими детьми ходила по дворам довольно далеко, было мне лет 6—7. Родители отпускали, но категорически запрещали брать деньги, только сладости. Собрав дань, мы усаживались под дувалом прямо на землю, доставали „улов“ и честно по-братски делили между собой. Ели тут же. На свадьбы слетались, как на мед. Зазвучит карнай — из каждого двора ребятня выбегает. Зрелище было фантастическое, особенно когда во дворе зажигали яркий костер и через него вносили приданое невесты, да и угощение перепадало. Кому разрешали брать деньги, кидались под ноги гостям и подбирали мелочь. Ее во время празднования время от времени кидали гости. Эх, махалля моя снесенная! Сколько необычных впечатлений оставила она у меня. Запах дыма от очагов, теплое парное молоко прямо из-под коровы, золотистый жмых, который мы ели с удовольствием. А стук колотушки сторожа, обходившего в полночь махаллю? Ну, об этом я могу писать бесконечно. Надо остановиться».

По-моему, совершенно зря остановилась, я бы с удовольствием узнала что-нибудь еще! Насколько я поняла, Танина махалля была чем-то вроде дружной семьи, очень завидно читать.

А еще была игра в камушки, я не слишком ее знала, зато Алла умела в нее играть: «Камушки подбирались примерно одного размера, их подкидывали и ловили в определенном порядке. Делали кукол-мальчиков и девочек — из ниток разноцветных. Из цветной проволоки, как из целой, так и из снятой с проволоки цветной трубочки, которую вытягивали в нитку, плели кольца и браслеты. Из цветного туалетного мыла вырезали фигурки и носили их на нитке на шее — душистый кулон».

Это уж действительно изыски, хотя камушки собирала и я, такие серые, невзрачные, а стоит их намочить — и они становились необыкновенно красивыми. И еще делали «колыбель для кошки», определенным образом заплетали между пальцев нитки или резинку.

Это мир девчачий, куда мальчишки далеко не всегда допускались. А уж у мальчишек, оказывается, такие тайны были! Мы там близко, как говорится, не стояли. Ну игрушки игрушками, Улугбек в детстве играл, как все мальчишки — машинки, пистолетики, тоже в основном купленные у шара-бара, с пистонами и пробками, страшное было орудие, нужно сказать, заводные игрушки, луки и деревянные мечи. Кстати, лук сделать была пара пустяков, и я тоже делала: брался прут, лучше от живой изгороди, он гибкий, делались зарубки на концах, натягивалась веревочка, прутики потоньше служили стрелами. Да и мечи делали, я больше играла с мальчишками.

Но Улугбек был парнем серьезным, и занятия у него были серьезными: «Что касается игрушек, то тут Вам я не очень помогу. У меня их в раннем детстве почти не было. Был здоровый плюшевый мишка с одним глазом, доставшийся по наследству от брата. В семь лет мне купили конструктор архитектурный, собирать разные здания в деревянной коробке. Вот, пожалуй, и все. А играли мы чем? Из веток тала делали шпаги. Из кусков дерева вырезали корабли, благо арыки тогда в Ташкенте функционировали. Где-то лет в двенадцать насдавал бутылок и купил у шара-бара пистолет, стреляющий пробками. Лет с четырнадцати увлекся радиоделом, тут какие игрушки — паяльник, транзисторы, сопротивления, конденсаторы, провода, инструмент. А в основном то, что мне покупали, это книги. В семь лет — великолепный том латышских волшебных сказок, потом узбекские сказки. (Кстати, когда я уже была взрослая, в Узбекистане выпустили два толстенных больших тома великолепных узбекских сказок, я потом с трудом доставала сыну.) А потом уже просто серьезные и несерьезные книги в домашней, достаточно большой, и четырех ближайших библиотеках. Вот и все мои детские игрушки. Совсем маленьким, лет в 4—5, помню, укладывал два стула на пол вместе, получалась кабина самолета. Летал. (Наверное многие в этом возрасте летали вместе с Улугбеком! Мы занавешивали стулья с трех сторон и устраивали домики для кукол.) Да, я же писал раньше, что у меня были перочинные ножички — подаренные дядей, трофейные, из Германии, потом был немецкий фонарь трехцветный. Фонарь с такими рычажками: поднимаешь рычажок, и излучатель закрывается цветной пленкой, синей, зеленой и красной. Еще была очень любимая игрушка — калейдоскоп, потрясающая вещь, склеенные треугольником три зеркала и горсть цветной пластмассы, упакованные в круглый бумажный тубус. А какие узоры возникали, просто загляденье. Очень умная игрушка, мне даже хотелось написать о жизни, назвав ее „Калейдоскоп“. Сделаешь в жизни небольшой шаг, и все может в корне измениться, как в калейдоскопе».