Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Вот и я говорю, нас бы всех туда, и не на пять минут. А хотя бы часа на три… И детство по-прежнему не отпускает Зухру: «Вчера поздно ночью написала про игрушки и опять не смогла спать до утра. Уже рассвело, а я ворочалась и думала про детство. Действительно, перечислив свои игрушки, я осознала, что у меня было все. Еще туда надо было добавить альбомы с карандашами (я рисовала без конца), пластилин (лепка тоже котировалась, у меня была большая коробка с бортиками сантиметров пять, в нее я раскладывала слепленные вещи, и потихоньку у меня получался дворик с деревьями, животными, цветами и людьми). А самый удивительный случай с пластилином у меня получился с Юлдуз. Когда мы ей купили первый пластилин, а она была очень маленькая, я ей предложила слепить огурчик и помидорку. Она взяла по маленькому кусочку (размером с горошину) и слепила плоские фигурки — красную пуговку и зеленый овальчик! Детский незрелый мозг сигнализировал на плоский мир вроде рисованного! Я была поражена! Мы ей немедленно объяснили смысл лепки — объем, и она тут же все схватила. А еще у меня был детский утюжок. Стальной или алюминиевый, одним словом, из белого металла, литой. Его-то я и кидала в люстру, чтобы добыть бисер! Вот еще одно свойство детского сознания: я тот момент помню как сейчас. Эта злополучная люстра висела все пять лет моей жизни, и я не видела в ней никакой ценности, пока соседская девочка не сказала мне, что там бисер! Да и бисер-то я не знала. Она сказала, что там бусинки. И мы по очереди стали кидать в люстру разные вещи (а я утюг), чтобы достать те бусы. И совершенно точно знаю, мне в голову не приходило, что я испорчу вещь, смысл был в бусах, которые я хотела. А когда я не докинула пару раз, то сразу остыла и отвлеклась, потом я рассказала маме, что хочу тот бисер, а когда она сказала, что нельзя, я осознала весь ужас возможных последствий. Наверное, это тоже доказательство незрелости детского мозга.

Про куклы я уже писать не стала — это целый мир! А еще были игрушки из поролона. Он только появился, и папа привез из Москвы мне русскую красавицу, у которой сарафан был из поролонового раскрашенного кулька с отсеченной вершиной. А еще у меня была газовая плиточка с крутящимися ручками, только она не подходила по размеру к моей посудке. Была алюминиевая кукольная кроватка, к которой бабушка мне сшила постельку (мне было 4—5 лет, и я сама еще не шила). А еще была канва для вышивки. Помню галантерейный магазин на Госпитальном базаре, где мне покупали эту канву (мне было уже 7—8 лет). В школе, в 1—4 классе на уроке труда вышивали все: и девочки, и мальчики. Так вот у меня канва, у Лени Хаймовича и у Сережки Парамонова была одинаковая, изображающая клоуна, наверное Олега Попова. Сережа вышивал лучше меня! А я вышивать, да и вообще шить не любила и не люблю до сих пор. И ни одну вышивку не вышила до конца».

Кстати, нужно сказать, что в своей жизни я вышила до конца только одну салфетку с мережкой и ришелье. Остальные образцы с рисунками так и валялись недовышитыми…

В это же время появились даже детские пианино, впрочем, тогда я уже была слишком взрослая и у меня было пианино настоящее. И швейные машинки, тоже совершенно настоящие, к которым я не проявляла никакого интереса ввиду полного неумения и нежелания шить. Но какова роскошь! Могли ли мы мечтать о чем-то подобном?!

А насчет поролоновых игрушек… В то время выпускались даже елочные, у меня были цыпленок с поролоновыми крыльями и поролоновый дельфин на прищепках.

«Вот еще игрушку, известную всем, вспомнила. Была такая жестяная расписная коробочка побольше консервной банки, на ее крышке была ручечка, которую надо было крутить, и раздавалась незатейливая мелодия. Внутри коробочки были упругие металлические язычки, когда вращающаяся ручка задевала их, издавался звук. Последняя музыкальная шкатулка, которую я видела, была у моих племянников и играла она «Калинку-малинку». Это у Зухры была такая, а я вспомнила, что и у меня тоже. Вертишь ручку, из барабанчика несется мелодия…

Но все это игрушки. А игры? Во что мы играли? Заметьте, и игрушки, и игры чаще всего делились строго на девчоночьи и мальчишечьи.

Нет, конечно, были общие: куликашки, казаки-разбойники, пятнашки и все те, что перечисляет Зухра. Но, например, девочки обожали играть в дочки-матери, ходить друг к другу в гости, укладывать спать и кормить кукол, наверное, сейчас это совсем вышло из моды. Очень редко можно было увидеть мальчика, играющего в классики или скакалки. А среди девочек имелись настоящие мастера спорта, господи, что они выделывали! И не только дома. На переменке, стоило прозвенеть звонку — и участники мчались во двор. И начинались бои. Несчастные крутильщики могли крутить до посинения, иногда очередь их так и не наставала! Я так никогда не умела, у меня скакалка вечно в ногах путалась, а они ныряли «в море» и «под море» и так, и этак… Поразительно.

В классиках главным было подобрать грузик нужного веса. Иногда употребляли гальку, иногда, я сама видела, баночку с кремом для обуви, очень хорошо скользила и не залетала далеко. Играли в лапту, били ладонью мяч о стену, имелись свои мастера. Играли в «испорченный телефон». Садились в ряд, первый что-то шептал на ухо второму, второй что-то менял, шептал третьему, и до последнего в ряду сказанное доходило в совершенно искаженном виде. Играли в «колдуна» — разновидность салок. Девочки играли в магазин. Вместо денег — разрисованные бумажки. Как-то приезжий из Москвы мальчик попытался научить нас играть в чижика, но не привилось.

После того, как выбрасывали новогодние елки, мы подбирали одну, украшали, выбирали деда Мороза и Снегурочку и устраивали во дворе импровизированные новогодние представления, пели, плясали, никто нас не заставлял, никто не направлял, просто мы это очень любили. Все делали сами.

И в ножички играли все вместе. И картошку пекли осенью, когда много листьев собирали. Каждый год. И никто нас не останавливал, не говорил, что костры жечь нельзя. Набирали вороха листьев, каждый тащил из дома картошку, и все дружно ее пекли. Прямо на мостовой. Транспорта тогда не было, мостовая была вымощена булыжником, никто нам не мешал. Участвовали дети со всего двора. Мальчиков, правда, было много меньше, чем девочек. И так пахло горящими листьями… Запах дыма для меня с тех пор ассоциируется с ташкентской осенью. Не знаю, во что играли дети соседних дворов, а вот что пишет Зухра: «Мы с Аллой играли не в «дочки-матери», а в «сестры»! У нас было равноправие. Какие только ситуации мы не выдумывали, каждый день был полон приключений двух «сестер» и их детей — наших кукол, а мама Аллы нас называла Белочка и Тамарочка. Были и такие персонажи в нашем детстве.