Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Про дождевик: у меня был чешский красный в белый горошек дождевик. Поверите? Он есть и сейчас! И все еще не рассохся. Он был так красив, что рука не поднималась выкинуть или отдать его, когда я из него выросла, а теперь просто не выкидываю из любопытства — сколько он еще проживет? Сейчас ему под 50 лет! А выглядит хоть куда, хоть надевай и иди под дождь! Наверное переживет меня!

Танечка, родная, большое тебе спасибо. У каждого есть подобные воспоминания, но только ты могла не полениться и написать, причем ты это сделала за всех нас. Благодаря тебе я несколько дней прожила в счастливом времени моего детства».

Это фото прислала моя дорогая подруга Татьяна Вавилова. На снимке ее мать. Таковы были моды тридцатых: платье с юбкой-татьянкой в мелкую сборку, косая челка, волосы явно подвиты плойкой, рукава до локтей, белый кружевной воротник, скромная советская девушка-комсомолка. Как давно это было… Но сама Таня другого мнения о своей маме, и, конечно, она права…

«Мама стоит на своей родной Ак-Курганской улице (Былбаса) недалеко от ее угла с Новой (Каблукова). Видите, сзади просматриваются характерные для Ташкента забор из глины и часть ворот. Платье на ней из маркизета. В руках ридикюль, что в переводе с французского означает „смешной“. Вполне возможно, что он достался ей от бабушки (ее мамы). Ридикюль стал популярным в начале ХХ века, когда с ним везде появлялась знаменитая Коко Шанель. А прическа, права Татьяна, — горячая завивка. Раз в неделю мама непременно приходила в парикмахерскую на углу Пушкинской и Первомайской, что была в гостинице напротив аптеки Каплан. Там работала подруга Муся, потомственный мастер. Ее отец выучил, сам работал рядом, был уже довольно стар. Когда появилась паровая завивка, перешли на нее. Волосы закручивали на бигуди, к которым подавался горячий пар. Маленькая, я с ужасом наблюдала этот процесс. А букет! Букет настоящий ташкентский, из бульденежей и ирисов. И носочки. В моде были белые носочки из хлопка с двумя-тремя узенькими цветными полосочками. Туфель не видно, но босоножек мама тогда не носила. Они впервые появились у нас с ней к концу 1950-х. Парусиновые танкетки, которые чистили старой зубной щеткой зубным же порошком. Сушили во дворе на солнце и ходили в парк Тельмана, пешком, благо близко. В трамвай бы и не сели — все босоножки обступают».

И все это — наше детство и юность…

Что ни говори, в глубине души все мы дети, и эта вроде бы банальность еще раз подтвердилась, когда я стала собирать материал для этого очерка. Никогда еще материал не собирался так быстро и легко. Обычно все выглядит так: я начинаю привязываться к друзьям и знакомым с просьбой вспомнить и написать. Те, кто знает, что я все равно не отвяжусь, сдаются после долгих уговоров, остальные держатся, как стойкие оловянные солдатики, не потому, что такие зловредные, просто писать лень. Тогда я усаживаюсь перед телефоном или скайпом и прошу подиктовать, записываю своим «врачебным» почерком. Потом долго пытаюсь разобрать записи. Но только не в этот раз. Люди мгновенно впадали в детство и радовались как дети, и я радовалась вместе с ними.

Во что мы играли? И чем играли? Об этом уже писалось, но мне вдруг так ярко вспомнились какие-то детали, очень захотелось поделиться.

Росла я в довольно суровые времена во всех смыслах, и в смысле игрушек тоже. Когда я попыталась расспросить тех, кому во время войны было три-четыре года, ответ был один: не было игрушек. Ну, почти не было. Были тряпичные куклы. У кого-то сохранились игрушки довоенные: кое-какая мебелишка, тряпочки, даже куклы. Но в основном вместо игрушек были ИГРЫ. На улице, конечно. А игрушки появились немного позднее. Даже елки тех времен украшались самоделками.

Какими были мои первые «сознательные» игрушки? Тут у нас со сверстниками одинаковые воспоминания: самоделки, деревянные досочки, на которых укреплены медведь и мужик с топорами. Дергаешь за выдвижную палочку — опускается топор мужика. За другую — работает медведь. По-моему, эти игрушки не продавались в магазинах, а покупались где-то на улице. Так же, как и ванька-встанька, предтеча нынешней неваляшки. Только неваляшки довольно большие, а ванька-встанька — сантиметров пятнадцать, деревянная куколка, у меня солдатик. Да, и еще калейдоскоп — настоящая сказка, чудо, переворачивая его, можно было воображать себе чудесные сказки. Интересно, как самые нехитрые игрушки имеют свойство пробуждать детские фантазии! Позже появились кубики, деревянные, с наклеенными частями картинок, что-то вроде современных пазлов. Там тоже собирались целые картинки. Бывали еще кубики с буквами, нужно было складывать слова. М-А-М-А… А еще мне купили клоуна с желто-красной тележкой, запряженной лошадкой. Игрушка была заводной, если повернуть ключик, тележка катилась, а лошадка перебирала ногами. Из заводных игрушек была еще лягушка, которую, как я поняла, помнят многие. Только у кого-то она была с грушей, а моя — с ключиком. Была еще такая игрушка «йо-йо», деревянный расписной стаканчик на ручке, к нему привязан шарик на веревочке. Нужно подбрасывать шарик и ловить в стаканчик. Многие добивались поразительных результатов!

Появилась у меня и мозаика, и я довольно быстро стала собирать картинки из цветных пуговок со шпенечками. На самом деле, все это очень развивало внимание и терпение!

Как-то мама принесла волчок, выпиленный из чего-то вроде эбонита. Его нужно было запускать руками. Были волчки и побольше, раскрашенные в яркие цвета, их тоже сначала запускали руками, а потом появились такие, которые можно было как бы «накачивать». Помню, как я в оцепенении стояла перед балериной, стоящей на круглом возвышении. К ней нужно было подносить кусочек пластмассы, в который был вделан магнитик, и балерина начинала кружиться. Тогда это казалось настоящим волшебством.

Мне было года четыре, когда я увидела, как девочки постарше играют в какую-то загадочную игру. Как эту игру занесло к нам в дом, не представляю. Она была откуда-то из дореволюции, потому что на коробке было выведено красными буквами с твердым знаком: «КРОКЕТЪ» (не путать с крикетом, как выяснилось, совершенно разные вещи, и, как ни странно, крокет одно время даже включался в программу Олимпийских игр). В землю втыкались металлические воротца, через которые нужно было деревянными молотками пробивать мяч. Воротца расставлялись в определенном порядке, а правил я так и не знаю, но даже тогда это казалось чем-то очень давним, анахронизмом. В игру меня, конечно, не брали.

А еще кто-то подарил мне пирамидку. Это такой деревянный стержень на деревянном диске. И такие же цветные диски с дырочкой, разные по диаметру, насаживались на этот стержень. Появились еще разные детские наборы: парикмахерский, докторский, из розовой пластмассы. Но это уже к пятидесятым годам, а в сороковые были пластилин и креповая бумага, жатая, разноцветная, из которой меня научили делать искусственные цветы. Лепка, увы, мне так и не далась. Зато я научилась пускать мыльные пузыри. Тогда таких аппаратиков, как сейчас, не было. Но я так живо помню, как болею коклюшем, и поэтому никому не позволено ко мне подходить. Наш балкон был торцевым, и поэтому я становлюсь у перил, взбалтываю мыльную пену, сворачиваю туго-натуго трубочку из бумаги, обрезаю наискосок конец и пускаю пузыри, которые внизу пытается ловить восхищенная малышня.