Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Но вот о чем я забыла: самым-самым модным и желанным украшением были часы. Обыкновенные часы в никелированном или позолоченном, или уж если совсем роскошь — в золотом корпусе. А если еще и с золотым браслетом… Стоили они тогда дорого, и далеко не всем были по карману. Многие мужчины переделывали часы из карманных в ручные. У моего отца были очень старые карманные. Многие женщины копили много месяцев, чтобы с гордостью носить «кирпичик», чуть расширяющийся в середине. Часы были не маленькими по размеру. Почему-то мне в голову запала марка «Заря». Были еще «Родина», «Стрела», «Победа». Сначала, кроме «кирпичиков», ничего не было. Потом стали выпускать часы поизящнее. Помню «Славу», трапецию с выпуклым стеклом. Моя свекровь очень дорожила часами, которые ей подарил муж. Получив большую премию, он купил жене золотые часы с золотым же браслетом: по-моему, самую дорогую в доме вещь.

Прошло лет пятнадцать до того, как СССР стал выпускать действительно красивые часы: «Полет», «Спутник», «Мир», «Восток». «Полет» и «Мир» были совершенно плоскими, чуть толще монеты. «Полет» были мои первые часы, свадебный подарок мужа. Последний крик моды…

А сейчас механические часы ценятся куда дороже кварцевых и электронных.

Вот такими мы были красивыми в сороковых-пятидесятых. И помню, как, полупрезрительно усмехаясь, говорили про нашу общую знакомую «сплошь золото-брильянты». Повзрослели, значит, если не сказать больше…

Навела вчера меня подруга на мысль об окнах. Помните те окна? Конечно, ни о каких стеклопакетах речи быть не могло (сколько новых слов появилось за последнее время!). Обыкновенные деревянные рамы. Обыкновенные стекла. Если стекло разбивалось, звали стекольщика. В моем детстве стекольщики вообще бродили по домам с деревянной рамой, в которую были вставлены стекла. Помню, как я все старалась посмотреть на их алмазы в твердой уверенности, что увижу драгоценные камни. Поэтому торчала рядом и смотрела, как режут стекла. Было в этом что-то волшебное.

Так вот, речь опять идет о Ташкенте. Когда заканчивалась осень и становилось холоднее, окна заклеивали. Варили клейстер из муки с водой. Кстати, таким же клеили обои. Правда, в Ташкенте это не было принято, обои в большом количестве появились на стенах только в новых домах, построенных после землетрясения. А так — штукатурка, и самые богатые заказывали бордюр (который шел под потолком) и накат — наносили узор валиками, смазанными серебрянкой или золотой краской. А насчет окон — нарезали бумагу или газеты и заклеивали щели между стеной и рамами. Перед этим между рамами внизу клали вату, чтобы сырость впитывала. Подруга все расстраивается, что всего однажды вату посыпали конфетти. У нас вообще не посыпали, никому в голову не приходило. Правда, во многих домах вату не только посыпали конфетти, но и клали на нее обрывки елочного дождика.

Я помню, как ежеосенней повинностью была заклейка рам. То же самое было в детских садах и школах. Там работали нянечки, воспитательницы и в младших классах учителя. Но чаще всего на помощь призывались родители, и приходилось отпрашиваться с работы, клеить окна на зиму, иначе свои дети мерзнуть будут. Думаю, что и в учреждениях клеили. И все тем же клейстером. Мелкие щели между стеклами и рамами промазывали замазкой. Была такая, желтоватая. Она была мягкой, как пластилин, а потом высыхала, если выкрашивалась, мазали снова.

Иногда на заклейку шли старые простыни, их нарезали лентами и натирали хозяйственным мылом. Мыло тоже довольно плотно прилипало к дереву, а отмыть его весной было легче.

Весной бумагу размачивали и оттирали. И только потом мыли стекла. У нас приносили из сарая решетки и вставляли в открытые до глубокой осени окна. На первом этаже тоже вставляли решетки — боялись воров. Позже кто-то придумал заклеивать окна пластырем. Быстро и удобно, но пластырь стоит дорого (его много надо) и когда отклеиваешь, остаются следы. Для лодырей, короче…

А уплотнителей тогда тоже не было.

И все эти осенние заботы сейчас вспоминаются так лирически.

Знаете, чего мне иногда хочется? Посмотреть в глаза создателям фильма «Стиляги» и спросить, есть ли у них совесть. Люди, не жившие в ту эпоху, почему-то предпочли создать некий гротеск, замазав эту эпоху даже не черной, а асфальтово-серой краской. А ведь у эпохи не бывает одного цвета. Никогда. Пусть у самой мрачной. Те времена вовсе не были мрачными. Тема стиляг очень интересна, я бы сказала, трагична, можно было создать такой фильм… Жаль.

Потому что Ташкент моих дней был городом красочным и ярким. Особенно в смысле одежды. Одни узбекские чапаны чего стоили! Узбек в платке, повязанном поверх тюбетейки на манер чалмы! Чапан подпоясан бельбагом, в котором непременно лежит тыковка с насваем. Чапан, как правило, зеленый или черный и черные ичиги. Белая рубашка. И ханатласные платья всех цветов с традиционными «иштан», выглядывающими из-под платья. И модницы в панбархате и креп-марокене. Мужчины традиционно одевались летом в коломянку — ткань такая светло-серая, легкая, или в чесучу — плотный желтоватый шелк. В общем светлый, легкий город. Зимой потемнее, нужно сказать, что денег у людей было мало, но всегда можно было купить пальто опять же с традиционным каракулем. Не до роскоши тогда было!

Шили сами, наша семья одевалась у портнихи, но в городе, конечно, было множество ателье и швейные фабрики.

Я знала две. Одна — «Красная Заря», где мама моих одноклассниц Лизы и Любы Слуцких была начальником пошивочного цеха. Иногда она рассказывала нам о делах на фабрике. Шили они, по-моему, верхнюю одежду, я так понимаю, не слишком модную, но в пятидесятых брали все. Повторюсь, денег было мало почти в каждой семье. Равенство в смысле нищеты было всеобщим. Пальто — покупка весомая. Дорогая. И если пальто украли (а воры в те годы брали одежду, больше-то брать было нечего, часы были роскошью, у нас в семье ни у кого не было ни часов, ни колец, у мамы не было даже обручального), это оборачивалось настоящей трагедией.

Но, считай, вся моя жизнь в Ташкенте была связана с фирмой «Юлдуз». То есть сначала не было никакой фирмы. А была Ташкентская тюрьма на углу Энгельса-Таджикской. Я уже писала, что тюремную церковь, кстати, здание, построенное на века и украшенное по всем стенам резьбой из крестов, переделали в клуб парашютной фабрики, и мы всем двором ходили туда в кино. А тюрьму перевели из центра города, в опустевшем комплексе зданий сделали парашютную фабрику. Во время войны там шили парашюты для фронта. Работали в основном женщины — и местные, и эвакуированные. Здание было обнесено побеленным кирпичным забором, а внутри еще жили люди. Я случайно об этом узнала. Увидела, как в неприметную калитку входит Аня Бейдер, девочка из моей школы. Спросила у нее. Оказалось, да, живут, не так много, но другого жилья у них нет. У фабрики было общежитие, условия в котором… Скажем, лучше бараки. Я это точно знаю, потому что общежитие находилось в квартале с гаком от нашего дома, и жила там моя одноклассница, чудесная девочка Вера Провидохина со своей мамой-фронтовичкой. Два ряда кроватей во весь барак. Никаких перегородок. Никаких комнат. Правда, очень чисто, много вышивок, картинок. Чуть позже Вере с мамой дали в том же дворе крохотный закуток, ну совсем крохотный, общей площадью метров двенадцать, но отдельный.