Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Годах в шестидесятых все изменилось. Надобность в парашютах стала не настолько острой. И фабрику перепрофилировали, сделав швейной фирмой «Юлдуз». Не сразу, но перемены были разительными. Очень красивое по тем временам здание. Стены с керамической цветной облицовкой. Я, когда проходила по Таджикской, любовалась. На Малясова открыли шикарный детский сад. Общежитие постепенно расселили, и Вере с мамой дали квартиру. У фирмы был свой дом отдыха.

И нужно сказать, что «Юлдуз» выпускала прекрасные готовые женские платья (в том числе), и я, приезжая из Москвы, бежала в большой магазин на Навои напротив гастронома, как раз рядом с лесенкой, ведущей на Шейхантаур, где на первом этаже были ткани, на втором — одежда. Привезенным из Ташкента платьям завидовали все в отделе. Так что о серости и мраке общей гаммы расцветок речи не идет.

На днях, в сотый раз пересматривая знаменитую комедию «За витриной универмага», я вдруг с удивлением поняла, что увидела картинку из собственного прошлого. В фильме заведующий секцией готовой одежды помогает человеку нестандартного роста сшить костюм прямо на фабрике. Там у человека был седьмой рост. Беда в том, что и у моего мужа седьмой. В те времена найти на него костюм было делом почти безнадежным. Только шить. А какие у нас тогда были деньги? Так вот, обратился он на фирму «Юлдуз». И представьте, сшили. В те самые мрачные времена. Кстати, тоже по совету продавца магазина. И ткань была прекрасной. Тогда вообще костюмные ткани были тканями, а не тонкими тряпками отвратительного качества, как сейчас.

Как вспомнишь, что в шестидесятых мы, как дикари на цветные стеклышки, бросались на слово «синтетика»… Как вспомню чудовищную шапку из голубого искусственного меха, которой тогда гордилась… Позор!

А тогда шифон был шифоном, атлас — атласом, костюмные ткани — шерстью, а фирма «Юлдуз» по праву могла гордиться своей продукцией.

Запомнилась мне еще одной фирма «Малика», трикотажная. Оказываясь в Ташкенте, я ахала от восторга. Вещи ничуть не уступали импортным, а в фирменном магазине лежали свободно.

Все это было, что бы ни утверждали люди, не жившие при социализме, но почему-то считающие возможным охаивать все, чем социализм может гордиться.

Не осталось ничего.

Все уничтожили поборники демократии и независимости.

Кто помнит, в чем привозили инжир на Октябрьский рынок — теперь Чорсу?

В конце лета или ранней осенью я приезжала туда на четвертом троллейбусе, выходила у памятника Калинину, шла аллеей через ряды магазинчиков, добиралась до фруктово-овощных. Вообще я больше любила Алайский, это был мой район, мой круг общения: кого только на рынке ни встретишь, место встречи изменить нельзя. Но вот инжир… Тогда его на Алайском почти невозможно было найти. А я спокойно могла слопать килограмм инжира зараз — молодость, молодость… Инжир — товар дорогой, он три рубля килограмм стоил, это очень большая сумма. Так вот, бежишь по рядам с янтарными глыбами наввата, пашмаком и парвардой, изюмом и курагой, добираешься до фруктов. Если очень повезет, за прилавком стоит обязательно картинный узбек: халат, тюбетейка, моя любимая чустская, на черном фоне белые турецкие огурцы, сверху повязан зеленый платок с красным узором… А перед ним — гигантский алюминиевый, непременно алюминиевый, чтобы в дороге не оббился, таз, выложенный листьями-пальчатками. Ряд листьев, ряд светло-зелено-желтоватых плоских ягод. Довольно крупных. Не слишком похожих на кавказский инжир — более грубый, фиолетовый, толстокожий. Инжир бережно перекладывается в пакет из толстой оберточной бумаги. Товар тонкий, нежный, деликатный…

Господи, сколько же экзотики — только теперь я понимаю, что это была экзотика, а тогда просто свое, родное, привычное. И запахи: специи, зира, шашлычный дымок. Под ногами мягкий асфальт, истыканный каблуками. По обочинам пыль-пудра, в арыках вода течет лениво, жестянщики бьют молотками по металлу, женщины галдят, ножи с точностью машин рубят морковку на плов — поверите, ни разу мимо не прошла, рот разину и завидую. Продавщицы-узбечки в платьях из ханатласа и платках. Батареи бутылок с хлопковым маслом, связки лука и красного горького перца. В ларьках конское мясо висит, горы дынь и арбузов, привычная жара, духота торговых пассажей: обувь, ткани, почтенные старички в парадном входе-беседке, продающие индийский чай и большой дефицит — черный перец молотый. Веселая ярмарка перед этим входом. Магазин «Тахир ва Зухра», спекулянты и спекулянтки, торгующие дефицитом в узеньких проулочках, и два стройных ряда не скрывающихся спекулянтов на главной аллее, ведущей на Навои. Огромные котлы, в которых жарят рыбу прямо в кипящем масле, обжорные ряды…

Все это есть только в моей памяти. И больше, как жаль, не вернется.

Хочу домой. Туда.

Что-то не говорили мы о заготовках и вообще о консервах. О банках, и не только стеклянных.

А ведь было-было-было счастье…

С мая по сентябрь-октябрь Ташкент охватывала эпидемия. Плавно переходящая в пандемию по всему Союзу. Пандемия называлась «Заготовки на зиму».

И начиналась с варенья. Клубника в Ташкенте появляется рано. Как водится, очень дорогая. Нужно было подгадать день, когда дешевле уже некуда. Кто в тот день был на Алайском, тот и оповещал соседей.

Брали ведрами.

На следующий день клубника начинала дорожать.

Самый кошмар был чистить даже не клубнику, а вишню или, не дай бог, отрезать хвосты у крыжовника, если маме приходило в голову его купить. Крыжовник в Ташкенте был ягодой довольно редкой, как и красная смородина и малина, она-то была очень дорогой. Еще реже попадалась ежевика, но мама варила варенье и из них. Черную смородину привозили с Иссык-Куля. Белую черешню и айву варили с лимоном, иначе получалось пресно. В абрикосы вкладывали ядрышки, накалывали ягоды вилкой. Если персики или сливы — тоже накалывали. Яблоки и маленькие груши мама варила как-то так, что получались цукаты.

Тогда варенье варили по строгим правилам: сироп, в нем ягоды, пенку снимали… О том, что можно просто засыпать сочную ягоду сахаром и варить несколько дней по три минуты, тогда не знали. Как не знали о «пятиминутках», которые можно было закатывать.

Ну о вишневой наливке и говорить нечего. До сих пор обожаю пьяные вишни, а вишневка — единственное вино, которое пью с удовольствием. Ко всему остальному на свете равнодушна.

Как-то десятилитровая аптечная, неизвестно где добытая бутыль с вишневкой разлетелась на осколки. Вишневка хлынула на пол. Мама чуть нас не убила, хотя я точно не подходила и близко, а няня Маруся клялась, что пальцем не дотрагивалась. Насколько я понимаю сейчас, попалось напряженное стекло, но кто же знал?