Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Вот так после папиной защиты они ехали домой в 1948—1949 году и познакомились с председателем МГБ. Мама стала преподавать в САГУ. В 1959 году, через 15 минут после папиного ареста, она побежала на лекции, а куда деваться?! Арест мужа не причина для пропуска работы. Она рассказывала, что, пока шло следствие, раз в неделю принимали передачи, (а сидел он во дворе «Демира»), она стояла в огромной очереди почти напротив обувного магазина «Гульнара», а мимо шли ее студенты и здоровались… ( Пояснение Зухры: «Да, сидел во дворе „Демира“ (а „Демир“ — это турецкий супермаркет напротив), вернее, наискосок от обувного „Гульнара“, в сторону Дома знаний». ) На месте «Демира» было окошко или приемная, в которой принимали передачи заключенным.

Лет десять назад мама попросила меня сопровождать ее для получения гонорара от опубликованной книги. Мы пошли с улицы Ленина в здание полиграфического комплекса «Шарк». Вход был почти напротив музея Ленина. Прошли во двор, а двор там большой, получается, что с одной стороны квартала (и соответственно двора) тот самый «Демир» с Кирова, с «Правды Востока» — Узсовпроф и т.д., с Ленинградской — витрина с фотографиями, а с Ленина — вход в комплекс «Шарк». В середине двора находилась бухгалтерия, куда мы и шли. Это было дореволюционное одноэтажное длинное здание, вроде корпусов ТашМИ, но поверх кирпича оно было слегка подштукатурено и окрашено в розоватый цвет. Мама сказала, что в нем и была тюрьма, а может не только в нем.

Следствие шло три года, папа ничего не подписывал и отрицал свою вину, а после смерти Сталина дело быстро свернули, всем дали по 25 лет и отправили в Сибирь. Папа попал в Тайшет под Иркутском, в так называемый Тайшетлаг. Он корчевал из мерзлой земли пни, оставшиеся после лесоповала, и хоронил в братских могилах покойников. И через 25 лет папа избегал похорон, а если умирал кто-то близкий, ну скажем, его друг, он горевал так, что горевала и я, даже не видевшая того друга.

А! Забыла! У папы была сестра, которая умерла в 1947 году, а муж ее погиб на фронте под Сталинградом, и родители забрали к себе их троих детей! И вот, папу посадили, а у мамы на руках пятеро детей (двое своих и трое приемных) и старушка свекровь, а тут еще Владимиров с работы гонит! Кстати, сегодня перечитала материалы следствия по папиному делу, он не дал ни единого показания на подельников, и один он не признал себя виновным, а в списке свидетелей против него были Владимиров, Волкова и другие. ( Профессор Владимиров погубил немало людей. По его доносам они шли в лагеря, а он, как ни в чем не бывало, жил и здравствовал. И занимал довольно видные посты при всех властях. Не знаю, горит ли он в аду за свои прегрешения, но если ад есть — он там в седьмом круге. Даже я помню, как его ненавидели все порядочные люди. ) Помню, в семидесятые годы на улице с папой поздоровалась жалкая и убогая старушка, и папа едва ответил ей ледяным тоном, я удивилась и спросила кто это. Он сказал: «Это нехороший человек, ты не знаешь, ее зовут Волкова». Я была поражена, что такой божий одуванчик когда-то вершил судьбы людей! А папа был огромный джигит, высокий, статный, видный, с огромными руками и ногами 45 размера!

Так вот маму прогнали из САГУ, а на ее счастье в тот момент вышел указ, что работники библиотек должны иметь по крайней мере среднее специальное образование, и библиотечный техникум разросся! Ее приняли на работу туда, где она и поработала некоторое время, а потом секретарем парткома (САГУ или филфака) стал Гентшке, и он помог маме вернуться на свое место, наверное наступали другие времена, и становилось легче. Но я помню, что в какую бы библиотеку мы ни зашли, всегда находилась какая-нибудь пожилая библиотекарша, которая кидалась к маме.

В 1953-м умер Сталин, потом расстреляли Берию, пошли перемены, и мама поехала в Москву на прием к генеральному прокурору СССР. Она записалась на прием, и ей было сказано, что, когда подойдет очередь, ее вызовут. Она ждала месяц, снимала комнату и по мере приближения очереди волновалась все больше и больше. Чувствовала себя плохо. Когда настал час приема, она явилась туда, села в приемной (там никаких подвохов подобных тем, что имелись в ташкентской приемной не было), подождала, пока пройдет пара человек, и тут потеряла сознание от острой боли. Ее привели в чувство, завели к Хохлову, а она от боли не могла говорить, еле отдала свое заявление, а он успокоил ее, сказал, что было очень много несправедливостей, что дело папы пересмотрят в ближайшее время, и тепло распрощался с ней. С того дня мама страдала острым, а затем хроническим холециститом, возникшим на нервной почве. Несколько десятков лет она держала строжайшую диету и всегда была стройной и подтянутой.

Как генпрокурор обещал, так и сделал. В феврале 1955 года папа вернулся полностью реабилитированным. Вслед за ним один за другим вышли на свободу и все его подельники. Сейчас из них в живых остался только народный поэт Узбекистана Шукрулло. Где-то с год папа пытался устроиться на работу, но его не принимали. В 1956 году родилась я, и в тот момент его приняли на работу в Институт языка и литературы им. Пушкина АН УзССР. Бабушка повторяла, что я принесла удачу. Папа меня очень любил и баловал. Всегда вспоминаю, как в студенческие годы я шла по улице, а на встречу идет папа. Потом он говорил: «Смотрю, идет моя дочка и заполняет собой всю улицу» (это такое узбекское идиоматическое выражение, в смысле, что затмеваешь остальных).

А мама не сидела, увязая в заботах. Еще до возвращения папы она стала активно работать над диссертаций, ездила в Москву работать в библиотеках, жила в только что отстроенном МГУ, вообще она была не робкого десятка и спокойно делала и мужскую работу, и научную, и воспитательную, и домашнюю, она могла все!

Когда забрали папу, дом был не достроен, условий не было никаких. Она сама месила и таскала глину, нанимала рабочих, делала кирпичи. Вы спросите, почему сама? Так нельзя было покупать кирпич и строить дом! В любой момент могли прийти проверяющие, сколупнуть штукатурку, и не дай бог оттуда покажется жженый кирпич! Арест неминуем!

Кое-как налаживали быт, братья мои учились в школе, удочеренную девочку выдали замуж, одного из мальчиков пристроили в ФЗУ, другой был в школе. Сама знаешь заботы тех лет — дрова, уголь, колоть дрова, таскать воду, в общем кое-как все вместе выживали. Мама преподавала, вела дом вместе с бабушкой, боролась за мужа, как могла присматривала за детьми, и при этом всегда красивая, свежая и аккуратная. Недавно один из ее студентов (ему уже лет восемьдесят, Наим Каримов) говорил, что она приходила на лекции в шляпке, как «Незнакомка» Крамского, и все студенты не могли от нее глаз оторвать. Вообще они с отцом были очень красивой парой, и все говорили, что их сглазили…