Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Проработала мама до шестьдесят шестого года. И ушла на пенсию из-за довольно гнусного доноса, написанного тем самым корректором, которые просидел десять лет. Ничему и никого не учит собственный печальный опыт. Времена уже были не те, но маме пришлось уйти. Она еще долго работала — в «Звезде Востока», выпускала радио-телепрограмму, но все это было не то.

С ней считались на работе и во дворе, и те, кто еще остался в живых, вспоминают маму с неизменным уважением и любовью. Женщина она была сильного характера, никого и ничего не боялась. Ненавидела сталинский режим. Все эти рассказы я слышала от нее еще довольно маленькой девочкой. Дома она высказывалась довольно резко. Это от нее после смерти Сталина и разоблачения «антипартийной группы», о которой была сложена длинная ехидная песня с припевом «Маленков, Каганович, Булганин, Молотов и примкнувший к ним Шепииииилов», я услышала фразу: «Дерутся за власть, как скорпионы в банке». Отец, свято веривший всему, что пишут в газетах, попытался возразить. Но мама очень четко объяснила, что к чему. Как четко объясняла своей младшей дочери, что есть советская власть. Недаром, как выяснилось, меня в школе прозвали диссиденткой. Мама тоже была диссиденткой, только что публично не выступала. Эх, знала бы она, что советская власть — это еще далеко не предел…

Конечно, это сослужило мне плохую службу. Я была невероятно аполитичной в ту сверхидеологичную эпоху. Но ничуть об этом не жалею.

Мама очень грамотная, очень начитанная, любившая музыку, всегда умевшая дать мудрый совет…

Мама умерла 20 ноября 1979 года. Официальная причина смерти — разлитой перитонит после операции на желудке. Тогда не любили портить онкологией статистику.

Отец пережил ее на девять лет. И не было дня, чтобы он не вспоминал и не скорбел о своей Рине. Писал неуклюжие трогательные стихи. И говорил, что она была лучшей женщиной на свете.

Танечка, обещанного ты и прождала три года! Прости… Спасибо тебе за терпение. Вот все, что у меня было, включая то, что я тебе уже посылала. Сама выжмешь, что надо. Я сохранила мамину лексику и ничего не меняла.

Танечка, сегодня воскресенье, последний день недели, на которой я обещала прислать тебе текст с маминой биографией. Чем старше становилась мама, тем чаще мы ее просили записать ее воспоминания, она уверяла, что пишет, и на том мы успокаивались. Пару лет назад я нашла папку с ее записями и забрала себе. Теперь я стала разбирать их, там примерно сто страниц рукописи, но видно, что она не заканчивала текст, потом начинала писать заново, то по-русски, то по-узбекски. По ее речи можно следить за ходом ее болезни и за тем, как угасал мозг. Она то повторялась, то исправляла написанное на совершенно неправильное, то заговаривалась, одним словом, читать это непросто не только логически, но эмоционально. Я выбрала более-менее причесанный текст и перепечатала, сохраняя мамину лексику. Конечно же, текст оборвался на полуслове. Только начало жизни и период до замужества она описала в четырех вариантах. Поэтому дальше я дам тебе сухие факты, тебе же не надо подробное жизнеописание. Позже я пришлю тебе и фотографии, иллюстрирующие почти каждое описанное событие. Ну вот, читай:

«Я Фазилахон, дочь Камилджона Шарипова. Родом мы из Маргилана.

Отец мой окончил в Маргилане русско-туземную школу. Он хорошо говорил по-русски, поэтому его пригласили на работу в Коканд в немецкую текстильную фирму «Синдель». Таким образом, семья переселилась в Коканд. В 1918 году в Коканде начались беспорядки, и пришлось переселиться обратно в Маргилан. Но в это время в Маргилане было в разгаре басмаческое движение. Во время беспорядков семья потеряла старшего ребенка, Минаввархон, которой было полтора года, и семья вернулась в Коканд. В ту пору, в 1919-м, я и появилась на свет, но там продолжалась война. Помимо борьбы с басмачами, подавлялось восстание дашнаков, происходили грабежи и убийства, и мы снова вернулись в Маргилан, а наш дом в Коканде и все хозяйство были сожжены и разорены. До 1924—1925 годов эти беспорядки не прекращались. Только после установления определенного порядка в Коканде в 1925 году мы купили небольшой дворик в махалле под названием «Первая трудовая», где проживали русские и армяне, и стали там жить. Здесь появились на свет двое моих младших братьев, Мирхамиджон и Мирсалимджон. Жизнь пошла своим чередом. Когда мне было лет пять, меня отдали в школу, которая находилась напротив Урды. Школа была узбекско-татарская. Мальчик-слуга каждый день отводил и забирал меня из школы. Но эта спокойная жизнь долго не продолжилась. Папина немецкая фирма закрылась, папа перешел на другую работу, но там что-то не заладилось, и через некоторое время (1927 г.) мы оставили кокандский двор и хозяйство и вернулись в Маргилан. Там я продолжила учебу в школе, которая не походила на кокандскую. Там учились и мальчики, и девочки.

Через год-два открылся женский техникум, и старших девочек забрали туда на учебу. Меня из-за малого возраста оставили. Целый год я училась одна среди 20—30 мальчиков. Каждый день я дома плакала и просила родителей перевести меня в школу для девочек.

Наконец, появилась возможность (начало сентября) пойти в другую школу, куда мне сказано было явиться. Придя туда, я обнаружила коридор, полный девушек и женщин с детьми. Я не знала, куда мне обратиться, никто не обращал на меня внимания. Я ждала-ждала, проголодалась и заплакала. В этот момент в коридоре появился незнакомый мужчина, спросил меня, что я тут делаю и кто я такая. Я сказала, что я дочь Камилджона Шарипова, и прислал меня сюда папа. Этот человек завел меня в класс, задал вопросы по математике, истории, литературе и языку. Он остался доволен моими ответами, похвалил и сказал, что сам передаст о решении школы моему папе и отправил меня домой. Так меня приняли в школу, и я начала учиться.

За первое полугодие я прошла два класса. В начале следующего года я сдала экзамены еще за один год и перешла в самый старший класс. Училась я отлично. Память была очень хорошая. Учителя меня всегда хвалили и ставили в пример другим девочкам. Но девочки именно за это меня не любили. Правда, я все равно им помогала, особенно по русскому языку и математике. (Мама рассказывала, что в школе устроили собрание, где взрослые девушки загнали в угол маленькую девочку, мою будущую маму, и стали ругать и осуждать за ношение золотых украшений. Мама так перепугалась, что забилась под сцену и не вылезала, пока все не разошлись. Она пришла домой вся в слезах и с того дня не носила никаких украшений. Примечание Зухры.)

В 1933 году (в четырнадцать лет) я окончила техникум. Во время распределения руководство техникума было озадачено вопросом, куда меня отправить в таком возрасте. Решили, что меня нельзя послать преподавать в школу, так как я слишком мала. А по результатам моей учебы меня должны были зачислить в САГУ. Но как пошлешь ребенка в университет? Тогда я сама предложила распределить меня в Куву, где на тот момент работал мой папа. Им это предложение очень понравилось, и меня послали в Кувинский районо. На тот момент в Куве не было ни одного среднего или специального учебного заведения, лишь один-единственный четвертый класс в школе, который передали мне. И так в январе ( в 14 лет и почему в январе? Примечание Зухры ) 1933 года я начала свою трудовую деятельность в качестве учителя четвертого класса в Куве.