Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

Как и многие молодые немцы, в 1914 году Людвиг был духовно истощен и жаждал перемен. Незадолго до призыва он поссорился с Бертраном Расселом и написал ему письмо, настаивая на прекращении дружбы. «Моя жизнь была до сих пор скверной — но стоит ли длить это бесконечно?» [104] Л. В. — Б. Р., 03.03.1914, GBW. Так же безрассудно он порвал с кембриджским философом Джорджем Муром и сомневался в будущем отношений с самым близким другом Дэвидом Пинсентом. «Я продолжаю надеяться, что когда-нибудь раз и навсегда произойдет извержение, и я стану другим человеком» [105] Л. В. — Б. Р., 12.1913, цит. по: McGuinness, Wittgenstein: A Life , p. 192. , — писал он, и потому война, которая 28 июня казалась Людвигу немногим более, чем неудобством, в считанные дни превратилась в прекрасную возможность испытать себя и освободиться. «Я очень хорошо знала, — писала Гермина, — что Людвиг рвался не только защищать родину, он испытывал страстное желание взять на себя что-то трудное и заниматься чем-то, кроме чисто интеллектуальной работы» [106] HW1, p. 103. .

Если Людвига и освежило начало боевых действий, он не питал особой надежды на великую победу Австро-Венгрии, которую с обеих сторон конфликта предсказывали с рефреном: «Все будет кончено к Рождеству». В наскоро нацарапанной сразу после начала войны заметке Людвиг говорил об «ужасающей плачевности» положения. «Мне кажется, совершенно очевидно , что мы не можем выстоять против Англии. Англичане — самая лучшая раса в мире — не могут проиграть! А мы можем проиграть и проиграем, если не в этом году, то в следующем! Мысль, что наша раса должна быть повержена, страшно меня удручает» [107] Ludwig Wittgenstein, Notebook, 20.10.1914, typescript, pc. .

Дэвид Пинсент написал в дневнике о поступке Людвига: «Я думаю, с его стороны прекрасно поступить на службу, но ужасно печально и трагично… Он пишет, что надеется, что когда-нибудь мы снова встретимся. Бедняга… Надеюсь, встретимся, с Божьей помощью» [108] Дневник Дэвида Пинсента, 08.1914, воспроизводится в: Flowers, vol. 1, p. 232. . Они больше не встретились. В мае 1918 года Пинсент трагически погиб во Франции при крушении аэроплана.

Пауль тоже пошел воевать за Австро-Венгерскую монархию вместе с большинством соотечественников-австрийцев; он считал, что его моральный и гражданский долг — защищать честь Габсбургов, за которых он при необходимости отдаст жизнь. Но, как и младшего брата, прилив национального оптимизма его не захватил. Он считал, что перспективы Австрии фатальны и не скрывал, что незадолго до объявления войны император в личной беседе сказал начальнику штаба, что «если монархия должна погибнуть, пусть она погибнет по крайней мере пристойно» [109] Замечание императора Франца Иосифа Конраду фон Хётцендорфу, цит. по: Beller, Austria, p. 185. . Паулю война не сулила самосовершенствования, но служба была делом личной и национальной чести. Гретль, между тем, думала, что международный кризис принесет Паулю пользу. «Помощь пришла к нам с неожиданной стороны, — писала она Гермине 22 августа. — Если они вернутся в целости и сохранности, эта война принесет многим из тех, кого я знаю, только добро, в том числе Паулю и [моему другу] Вилли Цитковски» [110] М. Ст. — Г. В., 22.08.1914, цит. по: Prokop, p. 78. .

Пауль отслужил в армии за пять лет до войны, он был младшим офицером запаса и прикреплен к тому же кавалерийскому полку, что и Курт. В целом отзывы о нем были похвальными. Зимой 1907 года ему вынесли четыре дисциплинарных взыскания и наказали за «невнимательность на занятиях по верховой езде и лень на инструктаже» [111] Цит. по: Janik and Veigl, p. 218. , но в последнем отчете 1909 года говорится, что «холостой, обеспеченный, с ежемесячным пособием в 600 крон» курсант «порядочен, обладает твердым характером, спокоен, серьезен и добродушен».

Через четыре сумасшедших дня после того, как Австрия объявила войну Сербии, Пауль снова оказался в ярком полковом мундире 6-го Драгунского полка. Как второму лейтенанту ему полагался черный шлем с гербом, гребнем, спереди — эмблема императорского орла, сбоку на гребне — изображение льва, терзающего змею. Краповые бриджи и голубой с красными обшлагами мундир подтверждали его офицерский статус. Он носил красную перевязь с лядункой (также признак офицера), черные кожаные, до колена, «сапоги мясника» и большую темно-коричневую двубортную шинель. Оружие, которое, как и мундир, указывало на звание, состояло из пистолета Roth-Steyr , карабина Mannlicher , сабли в стальных ножнах и штыка. Пауль и его друзья-офицеры выглядели великолепно, высоко восседая в седлах со всей этой пышностью, но снаряжение и человека, и лошади было наследием предыдущего века и не соответствовало требованиям современного ведения боя. Сверкающие металлические эмблемы и светлые цвета враг видел издалека, винтовки и сабли были слишком тяжелыми, а мундиры и шинели (по сравнению с другими армиями) сшиты из рук вон плохо. Даже седла были сконструированы бездумно: их создали, чтобы кавалерист красиво сидел в седле на параде, но они сильно натирали лошадям спины, поэтому в первую же неделю боев австрийская кавалерия практически вся вышла из строя, сотни офицеров вынуждены были спешиться и вести лошадей в поводу.

Солдаты австро-венгерской армии в 1914 году были плохо оснащены, они были низкорослыми, бестолковыми, плохо обученными, не готовыми к бою и все же чрезмерно рвались в атаку. Им так не терпелось вступить в бой, что это приводило к множеству серьезных ошибок. За первые несколько дней они умудрились подбить три собственных аэроплана, поэтому снова и снова отдавался приказ не стрелять в аэропланы вообще. 20 августа в Яро-славицах две австрийские кавалерийские дивизии, двигавшиеся параллельно, развернулись и начали сражаться друг с другом. Слишком гордые или слишком возбужденные, чтобы остановиться, австрийцы продолжали бой, пока их не остановила и не обратила в бегство русская пехота. Ничто, однако, не сравнится с замешательством Конрада фон Хётцендорфа: он не мог решить, куда ему послать армию в первые дни мобилизации. Эту сложную проблему, по крайней мере, легко объяснить. Австрийцы сражались на два фронта. На северо-востоке русские выставили против них пятьдесят пехотных дивизий. Сербия на южном — одиннадцать. Австро-венгерские силы насчитывали сорок восемь дивизий. Таким образом, армия Хётцендорфа была слишком мала для войны, в которой ему приходилось сражаться — меньше, чем в 1866 году при сокрушительном поражении от пруссаков, и это несмотря на то, что с тех пор население увеличилось на 20 миллионов. Хётцендорфу нужно было решить, смести ли сначала сербов — скажем, двадцатью дивизиями, а остальные разместить в Галиции, чтобы сдерживать русских, — или послать больше сил против русских, оставив небольшую защиту на юге от сербов. В итоге он выбрал последнее, но много раз передумывал и таким образом привел железнодорожную систему Австро-Венгерской империи в полный хаос.