Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

Пауля и Людвига отправили на Галицийский фронт на севере, Пауль двигался с Четвертой армией, Людвиг — с Первой. Нерешительность Хётцендорфа привела к тому, что оба достигли станций назначения (причем армия Пауля — не той) почти на неделю позже, чем предполагалось. Одни поезда передвигались со скоростью пешехода. Другие сломались. Один ехал из Вены в Сан сорок часов, в три раза дольше, чем обычно; несколько остановились на шестичасовой обеденный перерыв, хотя имели при себе походные кухни. В общей неразберихе по меньшей мере один стрелочник застрелился, а один поезд с солдатами вернулся на ту же самую станцию, с которой его несколько дней назад провожали с оркестром, развевающимися флагами и теплыми прощаниями.

Людвиг добрался до места назначения 19 августа, и его тут же назначили выполнять мелкие задачи на борту захваченного русского судна «Гоплана», патрулировавшего Вислу. Пауль должен был прибыть в Жолкиев недалеко от Львова (Лемберга) 12 августа, но из-за путаницы сошел с поезда только 20 августа в 60 милях к западу, в Ярославе на реке Сан. Отсюда он проследовал верхом в северо-восточном направлении с солдатами 5-й Кавалерийской бригады под командованием генерал-майора Отто Швера фон Швертенегга, добрался до Любачува утром 20-го и до города Замосць вечером 22 августа. Зная, что Венцель фон Плеве [112] Речь идет о генерале от кавалерии Павле Адамовиче Плеве. — Прим. ред. (русский командир немецкого происхождения) собрал 350 000 солдат русской Пятой армии на западе, чтобы их остановить, Хётцендорф продолжал беспечно пророчить стремительное продвижение австро-венгерских войск на русскую территорию.

23 августа, на четвертый день Пауля в Галиции, его и шестеро рядовых под его началом послали на север по холмам и лесам к деревне Избица. Их задача заключалась в том, чтобы разведать позиции врага и доложить о них командиру эскадрона, капитану Эрвину Шаафготше, в полевой лагерь, расположенный между Избицей и Красныставом. Через несколько километров Пауль повернул к востоку на Тополу и осторожно направился в сторону русской границы и быстро подтягивающихся войск противника.

За лесами за Тополой открывалась широкая панорама на несколько километров к востоку через равнину Грабовца. Отсюда было хорошо видно огромную русскую армию, которая стремительно направлялась на юго-запад к городу Замосць. Пауль и его люди скрупулезно записали численность армии, ее вооружение и направление движения. За эту операцию Пауля наградили медалью, что говорит о том, что он не просто собрал важную информацию, но и проявил при этом отвагу. Он смело бросился спасать двоих рядовых, когда они были обстреляны расположенным впереди русским разведотрядом или командой стрелков, и приказал контратаковать, чтобы задержать русских, пока он изучает позиции их армии. «Что касается моих будто бы героических подвигов, — писал он позже матери, — то ничего такого в этом нет. Ты не поверишь, но я знаю точно» [113] П. В. — Лп. В., 02.02.1915, GBW. .

В бою Пауль был ранен — пуля раздробила локоть правой руки. Позже он ничего не помнил между острой и мучительной болью и пробуждением в полевом госпитале, его спасли рядовые, быстро отступив в лес, где пули врага не могли их достать. Там они наложили на плечо Пауля самодельный жгут, чтобы остановить кровь. До Избицы оставалось несколько километров, а им срочно нужен был санитарный корпус или полевой госпиталь. В какой-то момент Пауль или кто-то из рядовых успешно передал капитану Шаафготше важные сведения военной разведки, добытые в Тополе — информацию, которая позже окажется жизненно важной для обороны австрийцев в Замосце.

Когда Пауля принесли в полевой госпиталь, развернутый в стенах города-крепости Красныстав, в десяти километрах к северу от Избицы, он уже потерял сознание. Может, это, а может, последовавший шок уничтожили память о тех событиях и помогли ему забыть все медицинские осмотры и вердикт, что большую часть правой руки придется отнять. Единственное, что он помнил, придя в сознание и увидев свое увечье, что это потрясение наложилось на другое, возможно, не менее страшное: во время операции, когда доктора заполняли его легкие анестезирующими дозами морфина, скополамина, закиси азота или этилхлорида, делали круговой надрез кожи плеча, когда резали плоть, пилили обнаженную кость, когда отбрасывали ампутированную конечность, зашивали культю — когда все это происходило, Пятая русская армия в первом крупномасштабном вторжении на габсбургско-польскую территорию штурмовала Красныстав, так что к тому времени, как Пауль пришел в сознание, враг взял город, и русские с грубыми криками сновали с заряженными ружьями по коридорам и палатам госпиталя. Пауль, другие пациенты, хирурги, доктора, санитары и медсестры оказались под дулом пистолета как военнопленные: они теперь находились во власти врага, и скоро их погнали в расположение противника, за тысячи километров от дома, в тюремные лагеря в России.

Железнодорожного сообщения здесь не было, а несколько проселочных дорог вели по необозримым просторам от Красныстава на восток. Пленников, которых посчитали достаточно сильными, чтобы идти, заставляли проходить до 25 километров в день под охраной казацких сабель, а весь рацион состоял из куска хлеба и тарелки щей по утрам. Шли они две или три недели, пока не добрались до депо, откуда ходили поезда. В первой Галицийской битве русские взяли в плен 100 000 австро-венгерских солдат. Вместе со множеством раненых русских солдат и бродячими группами польских беженцев, блуждающими повсюду в поисках пищи и жилья, они образовывали огромные толпы отчаявшихся оборванцев, к которым русские были не готовы и которых не могли прокормить.

Выжившие после долгого похода вглубь страны тепло отзывались о доброте и заботе русских докторов, о помощи крестьян, которые часто жалели потрепанных австрийских и немецких военнопленных и давали им хлеб и одежду, когда те проходили через их деревни; но многие вспоминали и о жестокости, лживости и жадности рядовых русских солдат. Статья 4 главы II отдела I Гаагской конвенции, которой придерживались все воюющие государства, предписывает обращаться с военнопленными «человеколюбиво». Они находятся во власти неприятельского правительства, а не отдельных лиц или отрядов, взявших их в плен. За исключением оружия, лошадей и военных бумаг, все личные вещи остаются собственностью пленного. На деле же русские солдаты, сами нищие, голодные и напуганные, грабили заключенных, вытаскивали у них из карманов деньги, письма, часы, блокноты, столовые приборы — в общем, все, что им приглянулось. Из госпиталей для военнопленных солдаты уносили любую одежду, которую могли прибрать к рукам — шинели, гимнастерки, сапоги и даже одеяла из палат, и, поскольку госпитали получали довольствие исходя из количества прибывающих и отбывающих пациентов, непорядочные чиновники пользовались этим: даже тяжелобольных заключенных безо всякой нужды перемещали из одного госпиталя в другой, иногда они добирались босиком и чуть ли не ползком ночами (чтобы не портить русским пейзаж) до замерзших железнодорожных путей или трамвайных станций, неделями маялись между русскими городами, зачастую возвращаясь в тот же самый госпиталь, из которого уехали изначально.