Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

Таким же образом много месяцев после пленения Пауля переводили из Хелма в Минск, потом в Киев, Орел, Москву, Петроград и Омск, в тесной, донельзя переполненной, зловонной и кишащей паразитами теплушке. Типичный поезд с военнопленными формировался из 40–50 теплушек. В середине каждого вагона стояла железная печка и ведро, чтобы справлять нужду. По обеим сторонам располагались по два ряда дощатых нар, и отдельное место, с койкой, было предусмотрено для вооруженной охраны. Обычно в каждом вагоне содержалось от 35 до 45 заключенных, они нередко спали на нарах вшестером. Как вспоминал один военнопленный австриец: «Нужно было лежать либо на левом, либо на правом боку, тесно прижавшись к соседу. Повернуться могли только все одновременно, потому что наши тела размещались строго параллельно — только так нам хватало места» [114] Bruno Prochaska, ‘Tjeploschka’, in Weiland, vol. 1, p. 101. .

Вряд ли что-то могло порадовать Пауля, когда он трясся на голых досках теплушки 11 тысяч километров по чужой стране. Целыми днями он лежал, прижатый к другим заключенным, с широко открытыми глазами, в вагоне, кишащем паразитами. Раны на руке гноились. С особым отвращением он вспоминал бегающих по телу крыс, и спустя годы рассказывал близкому другу, «как они иногда возвращаются в кошмарах. Как же я рад, что моя кровь насекомым не нравится. Другие заключенные не выносили блох и вшей, но я их просто вычесывал, они не причиняли мне вреда» [115] MD, ‘Memoirs’, vol. 2, p. 24. .

Сложнее было переносить физические и психологические травмы, от которых Пауль страдал после операции месяцами — травмы, усугубленные практическими бытовыми сложностями. Вдруг оказалось сложно завязать шнурки, отрезать хлеба или одеться утром. Геза Зичи, знакомый Пауля, потерявший правую руку из-за несчастного случая на охоте в пятнадцать лет, так описывает первые попытки одеться: «У меня ушло на это три часа, но я справился. Мне пришлось прибегнуть к помощи дверной ручки, мебели, помогать себе ногами и зубами. За обедом я не ел того, чего не мог сам порезать, а сегодня я чищу яблоки, стригу ногти, езжу верхом, я хороший стрелок и даже немного научился играть на пианино» [116] Zichy, p. 15. .

Медицина еще не нашла объяснения явлению под названием фантомная боль, которую испытывают все, кто лишился конечности. Одни считают, что мозг продолжает ориентироваться на модель целого тела, даже когда части уже не хватает. Другие — что мозг, введенный в заблуждение тем, что не получает ответа от недостающей конечности, посылает в нее слишком много сигналов, и это раздражает нервы, которые ее изначально обслуживали. Какова бы ни была причина, симптомы проявляются остро: жгучая боль в отсутствующей конечности, чувство, что отрезанный кулак или локоть сжимается крепче и крепче, пока почти не взрывается, или что вся конечность как-то сложно скручена или связана. Если посмотреть на руку, которой больше нет, легче не становится: боль остается, даже когда воочию убеждаешься, что этого не может быть.

Лишь спустя три недели после пленения Пауля ему впервые разрешили написать домой. Все письма заключенных подвергались цензуре русских, но их писали ободряющим тоном вовсе не из-за этого. Кроме очевидной причины — нежелания огорчать семьи подробностями своего отчаянного положения, многие заключенные чувствовали стыд, даже вину, за то что предали или опозорили семью и товарищей по оружию, оставив линию фронта. Медсестра шведского Красного Креста, Эльза Брендстрём, которую называли «ангелом Сибири» — как никто другой она делала все, чтобы облегчить страдания австро-венгерских военнопленных, — рассказала в своих мемуарах печальную историю об одном австрийском кадете: «В углу лежал молодой парень. Ни одна бессловесная тварь на ферме его отца не погибала в такой грязи. „Передайте матушке, что я ее люблю, но никогда не говорите ей, в какой нищете я умер“, — были его последние слова» [117] Brändström, p. 87. .

Из-за того, что заключенные неохотно рассказывали правду об ужасающих условиях плена, с почтой возникали еще большие проблемы, потому что все исходящие письма проверяли не только русские, но и Kriegsüberwachungsamt , или KÜA , венский департамент военной цензуры. С таким количеством жизнерадостных посланий, прибывающих из России (в одном только декабре 75 000 писем), в канун Рождества 1914 года был издан приказ:

В последнее время мы получаем письма от наших военнопленных во вражеских странах. Авторы некоторых из этих писем выставляют жизнь в плену в благоприятном свете. Распространение таких новостей среди войск и пополнения нежелательно. Надо проинструктировать военных цензоров, что такие письма военнопленных, которые могут своим содержанием оказать вредоносное влияние, нужно конфисковывать, и их нельзя доставлять адресатам [118] Цит. по: Rachaminov, p. 73. .

С середины августа до первой недели октября состояние фрау Витгенштейн вызывало тревогу. Она пережила острый приступ флебита, и доктор приказал ей держать ноги исключительно в горизонтальном положении. Из-за этого она не могла играть на фортепиано — лучший известный ей способ успокоить нервы. От Пауля не было весточки шесть недель, а в последнем письме он жаловался, что не получил ни одного ее письма. 4 октября она наконец получила почти неразборчивые каракули: он жив! Письмо Пауля матери утеряно, но письмо фрау Витгенштейн, в котором она сообщает о новостях Людвигу, сохранилось:

Дорогой, милый Людвиг,

я написала тебе много писем и карточек в благодарность за твои письма и телеграмму. Надеюсь, они наконец до тебя дошли. В них самые нежные пожелания и поцелуи от меня и теплые приветствия от твоих сестер. У нас и в Гмундене все здоровы. Ужасное несчастье постигло нашего бедного Пауля: он потерял правую руку в одном из боев в конце августа [ sic ]. Он сам написал мне левой рукой 14 сентября из офицерского госпиталя в Минске, новости от него пришли три дня назад. Он пишет, что за ним ухаживают очень хорошо. Можешь себе представить, что я чувствую, ведь я даже не могу к нему поехать. Храни тебя Господь, мое любимое дитя. Как было бы хорошо, если бы ты мог чувствовать, когда я думаю о тебе. За все твои дорогие письма мама нежно обнимает тебя [119] Лп. В. — Л. В., 07.10.1914, GBW. .

Карточка Леопольдины дошла до Людвига на речное судно только 28 октября, к тому времени она уже написала еще одну: «Я больше не получала от Пауля вестей с 4 числа, когда после полутора месяцев ожидания мне пришло письмо из Минска с сообщением о серьезном ранении. Думаю, ты уже получил карточку, где я пишу тебе, что бедный мальчик потерял правую руку» [120] Лп. В. — Л. В., 13.10.1914, GBW. . Людвиг тут же, 28 октября, сделал запись в дневнике: