Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

Во время урока и пока вы играли, учитель всегда бродил туда-сюда по огромному залу. В Нойвальдэггском Пале, прекрасном летнем доме, он мог выйти прямо в Венский лес и пропасть. Можно было подумать, что он ушел и не слышит, но стоило допустить малейшую небрежность, и он мог нагрянуть, как гром и молния, с перепачканными ботинками. Он не переживал по поводу грязных ботинок, совсем не замечал этого [380] Интервью Эрны Оттен-Аттерман с Альбертом Сассманом см. в: Suchy, Janik and Predota, p. 37. .

Большая часть времени уходила на правильную постановку пальцев, и ученику надо было сидеть тихо, пока Пауль закрывал глаза, и культя его руки дергалась, пока он думал. Он все еще чувствовал пальцы правой руки и мог разработать наилучшую их постановку и представить, как они движутся по клавишам. Чтобы выбрать новый этюд, учеников просили играть с листа басовую линию, пока Пауль играл партию правой руки левой рукой — и потом то же самое наоборот. Может быть, именно во время этого упражнения он соблазнил Хильду Шания. Позднее Хильда вспоминала, что Гермина сидела как безмолвная дуэнья на некоторых уроках, но она не могла присутствовать все время.

Помня, к чему привело вмешательство Гретль в историю с Бассией два года назад, Пауль был убежден, что на этот раз не надо никакого аборта, ребенок должен родиться, но ни сестрам, ни брату ничего знать не надо. Хильда переехала в квартиру в маленьком доме на Герстхоферштрассе с видом на Тюркеншанцплатц. Квартира была записана на имя ее отца, но арендную плату платил Пауль, он же нанял ей служанку. 24 мая 1935 года родилась их дочь, Элизабет — названная, очевидно, в честь покойной императрицы «Сисси», которую заколол анархист, когда она поднялась на борт парохода на Женевском озере в сентябре 1898 года. Можно подсчитать, что от первого официального урока Хильды до неформального общения прошло совсем немного времени. Она стала студенткой Консерватории осенью 1934 года, а ребенка родила в конце мая 1935 года. Элизабет была зачата вскоре после первого урока у Пауля.

Тайну Хильды и ее дочери держали за семью замками. О ней знали только слуги Витгенштейна, но их хорошо обучили держать язык за зубами. Обычно по вечерам шофер вез Пауля на виллу Хильды на Герстхоферштрассе и обратно. Он не спрашивал, куда ехать, все было известно и так. Через месяц после рождения Элизабет Хильда играла сонату Бетховена на концерте учеников Пауля в Консерватории, но потом она, кажется, бросила заниматься и отказалась от амбиций выступать на публике. Не прошло и двух лет, как 10 марта 1937 года родилась вторая дочь, Иоганна. Тайна продолжала оставаться тайной.

Отца Хильды вся эта история не радовала. Франц Шания, угрюмый и замкнутый, с тяжелым характером, кипел от ярости: он был на три с половиной года младше Пауля и всей душой его ненавидел. Он не простил его за то, что тот соблазнил и обрюхатил его дочь и отказался на ней жениться, а позже — за то, что не купил ему хороший дом в Вене. Он всегда иронично называл его «герр Граф». Пауль, в свою очередь, избегал общения с семьей Хильды.

Впечатление, которое Людвиг производил на мужчин и женщин, продолжало перевешивать их беспокойство о том, что они не могут понять его философию. Марга впервые его увидела, когда они с Паулем поднимались по лестнице, отделявшей холостяцкую часть Пале от главной. Людвиг появился в засаленной, промасленной форме, он нес в чулке кларнет, и все же он ей показался «невероятно привлекательным. У него шея греческого бога, он выглядел свежо, волосы развевались как языки пламени, а взгляд голубых глаз был глубок и серьезен» [381] MD, ‘Memoirs’, vol. 2, p. 66. . Это описание походит на еще одно, слегка отдающее гомосексуальностью, которое приводил студент-философ, позднее — знаменитый буддийский мыслитель Джон Нимейер Финдли:

В сорок лет [Людвиг Витгенштейн] выглядел двадцатилетним юношей, был красив как бог, что в Кембридже всегда было важно… как Аполлон, воплотившийся из статуи, или, может быть, как норвежский бог Бальдр, голубоглазый и светловолосый… его окружала невероятная атмосфера, что-то по-философски святое и одновременно очень далекое и беспристрастное: он был философ-солнце … чай, который с ним пьешь, на вкус как нектар [382] J. N. Findlay, ‘My Encounters with Wittgenstein’, Philosophical Forum, vol. 4, 1972–73, p. 171. .

В 1933–1935 годах Людвиг — нервничая, заикаясь, потея как пророк Мухаммед, когда он провозглашал Коран в Медине — диктовал две философские книги своим студентам в Кембридже. Они известны как «Голубая» и «Коричневая» книги. Как признавал сам Людвиг: «Думаю, их очень трудно понять» [383] Л. В. — Б. Р., осень 1935, GBW. . Для маленькой, но пылкой группы учеников в Кембридже Людвиг был Богом. То, что они его не понимали, мало их волновало, им было важно находиться рядом, входить во внутренний круг и наблюдать процесс его мышления. Его лекции были исключительными событиями, к которым допускались только избранные, и на «Голубую» и «Коричневую» книги, ходившие по рукам, смотрели с тем же почтением и мистическим благоговением, как на апокалиптические евангелия, тайком передававшееся под тогами древних христиан в период римского упадка.

Пауль, вероятно, не знал, что Людвига среди философов в Кембридже полагают богоподобным, не знал и того, что тот какое-то время жил с Фрэнсисом Скиннером, который был младше Людвига на двадцать три года, но в любом случае это было не важно. Он не был пуританином. Когда они изредка встречались, то хорошо ладили. В письмах в то время они в основном перешучивались: посылали друг другу вырезки из газет, забавные, по их мнению, картинки и статьи. Пауль отправлял Людвигу венские деликатесы, которых не было в Англии, а однажды переслал письмо от жены третьесортного композитора, Макса Оберляйтнера, призывавшей его внести вклад в поваренную книгу любимых рецептов композиторов, которую она составляла. Пауль не решился признаться, что больше всего он любит щедро посыпанную перцем яичницу-болтунью, а вот Людвиг набросал шуточный ответ («С наилучшими пожеланиями от доктора Людвига Витгенштейна» [384] Л. В. — фрау Оберляйтнер, копия — П. В., перед апрелем 1932, pc. ), где он спрашивал фрау Оберляйтнер, может ли он как философ внести вклад в ее антологию, ведь «разве философия не музыка, и разве музыка не философия?» «Мое любимое блюдо, — добавил он, — помидоры с майонезом… Если вы окажете мне честь, включив меня в вашу книжечку, пожалуйста, укажите мое полное имя, я не желаю, чтобы меня спутали с пианистом, Паулем Витгенштейном, который может войти в ваш Пантеон, но с которым я вообще никак не связан».

Хорошие отношения между братьями сохранились из-за негласного уговора никогда не обсуждать политику или философию, поскольку они придерживались кардинально противоположных точек зрения по обеим темам. Пауль, страстный поклонник Шопенгауэра, считал ту ветвь лингвистической философии, которой занимался Людвиг, полной чушью. Как и все австрийцы того времени, разделившиеся на ультраправое и ультралевое крыло, Пауль и Людвиг стояли на противоположных полюсах политического спектра.