Виктор Максимов - Исповедь старого солдата

Предлагали Фонду солидные объемы дарений от «Мальтезер» — Международной благотворительной организации. Я недоумевал, откуда немцы черпали информацию о сложностях, в которых оказался российский народ с крушением Советской власти, понимали экономические условия, в которых оказались россияне. Солидарность немцев с россиянами была для меня неожиданностью.

Постепенно склады заполняются гуманитарными дарениями: от функциональных кроватей с матрасами, инвалидными колясками до одежды и обуви…

В штабе ЗГВ сформировался штат, подбирали персонал из числа военнослужащих для работы на базе гуманитарной помощи и для выделения постоянного автотранспорта по сбору и транспортировке дарений на склады. Генерал Иванушкин на базе не появлялся. Я понимал, что для Иванушкина время сложное. Он, видимо, намеревался гуманитарную акцию взять в свои руки, да и делового контакта со мной не получалось, хотя через вторые лица попытка договориться была. Не могу сказать, почему, но я кому-то пришелся не ко двору.

Помнится, в первую минуту я оторопел, когда через несколько дней после совещания у генерала Бурлакова и приказа начальника штаба генерала Подгорного о предоставлении информации о возможности передачи имущества Фонду для госпиталей ветеранов войны у меня в руках оказалось три или четыре тома с перечнем имущества для возможного дарения. Бегло заглянув в списки, у меня перехватило дыхание: в моих руках были миллиарды рублей, сокровища.

В этот момент у меня мелькнуло: кто же может так просто взять и отдать кому-то такие ценности, хотя бы и во имя спасения старых солдат, ветеранов войны. Соображал, сколько людей думало об этих ценностях… Кто же, испытывая в жару, в зной жажду и находясь возле ручья с холодной, прохладной водой, не напьется?

В то время в Дрездене в трех сотнях метров от базы полыхали кострища, в которых сжигались резервы армии, хранящиеся на складах: от медикаментов до предметов санитарии. Особенно много денно и нощно уничтожалось перевязочных материалов, стерильных спецпакетов. Однажды дело чуть не дошло до драки: на моих глазах в мусоровозах прессовали инвалидные коляски. Мои попытки что-то сохранить успехом не увенчались: мусоровоз глотал, что ему толкали в пасть. Кричу: «Караул, грабят, помогите…» Отзыва нет: все ссылаются на кого-то, а на кого — не поймешь и не найдешь. Замкнутый круг. И все же что-то попадало на склад Фонда: прапорщики, кладовщики копались в своих заначках, что-то списывали, и на склад Фонда перекочевывали обмундирование, обувь, постельные принадлежности, белье, включая бывшее в употреблении. С миру по нитке, а позже кто-то в России получал рубашку.

Постепенно склады заполняются гуманитарным дарением, и приходит время отгружать их в Россию. В штабе тыла генерала Исакова через диспетчеров транспортных операций, где меня уже знали, начинаю просить вагон под гуманитарный груз и вскоре получаю уведомление о решении его предоставления. Начальник службы по перевозкам железнодорожным транспортом Дрездена подполковник Геннадий Смирнов уведомляет о подаче вагона в ближайшее время под погрузку.

И вот груз для отправки подготовлен, солдаты предупреждены, два «КамАЗа» готовы к его доставке к вагону. В один из дней приезжаю на базу. Вагон подан, и загрузка пошла. Солдаты работают шустро, аккуратно и дирижирует погрузкой начальник штаба бригады подполковник Зайков. Не успел я осмотреться, как в работу включился военный комендант Дрездена, подполковник, украинец из-под Киева, забыл, к сожалению, фамилию и имя, с группой офицеров и солдат военной комендатуры. Едем на железнодорожную грузовую станцию, смотрю на вагон, радуюсь — огромный, нашенский, российский, таких больших у немцев нет. Смирнов уже ждет у вагона. Начинается загрузка. Вагон, в полном смысле слова, трамбуется.

Огромный четырехосный вагон, забитый под завязку, как говорят в народе, стал первой ласточкой, которая полетела на мою грешную Родину в адрес госпиталя ветеранов войны Екатеринбурга, для старых солдат. Коляска для Бориса Рассохина была упакована в деревянный каркас и обшита свежей фанерой. Когда образовалась пауза, я объяснил солдатам, что коляска подарена молодыми летчиками ветерану войны, инвалиду, бывшему летчику, Герою Советского Союза Борису Рассохину. Попросил ребят написать несколько слов деду Боре. Все солдаты написали теплые слова в адрес ветерана и расписались, а также положили в упаковку с коляской бутылку коньяка «Наполеон» и водку. Потом я узнал, что вагон с гуманитарной помощью почему-то получил городской комитет ветеранов войны Екатеринбурга и распределил ее по районным комитетам, где комиссией решали вопрос о предоставлении персональной помощи тем, кто в ней остро нуждался. Получил свою часть госпиталь ветеранов войны. Радовался коляске и Борис Рассохин.

Если участвовать в этой операции или хотя бы наблюдать за погрузкой, то какими словами объяснить настроение людей от молодого солдата до зрелого человека, старшего офицера? Почему последние принимали такое активное участие, хотя их и не заставляли грузить вагон? Чем объяснить поведение офицеров, а тем более передать их чувство праздника, внутреннего подъема и счастливые улыбки на потных лицах?

Закрыли вагон, счастье не покидало людей: кто-то похлопывал рукой по вагону и наставлял — давай, давай, кати, вези… Поведение всех было естественным, проявилось понимание благородства цели. Я был тоже счастливым человеком вместе с ними, радовался за своих стариков. Это добавляло мне уверенности и сил.

Расширяются связи с общественными, благотворительными организациями в Дрездене, с трудом крепнет уверенность в помощи армии. Мы постепенно обживаемся на территории воинской части, налаживаем отношения с офицерами и прапорщиками гарнизона, штаба танковой армии, службой генерала Владимира Исакова и лично с ним.

Появляется круг знакомств и с офицерами военной академии бывшей Народной армией ГДР, но уже на стадии ее ликвидации. Большинство преподавателей, офицеров академии — выпускники советской системы академий Министерства обороны — хорошо владеют русским языком.

Однажды я получаю информацию от полковника бывшей Народной армии, что в Дрездене в военно-историческом музее состоится встреча немецких солдат, участников Сталинградской битвы, и меня приглашают принять в ней участие. Приглашение от своих бывших смертельных врагов. Быть с ними, сидеть за одним столом было заманчиво для меня. Я принял предложение.

Ранее, когда появилась возможность посетить Германию, у меня никогда не возникало каких-либо раздумий о немецких солдатах. Но где-то подспудно они оставались врагами. Не то чтобы я испытывал к ним злобу или ненависть. Нет! Все, что касалось войны, отступило куда-то назад, и не возникало мысли о возможных встречах с немецкими солдатами. Сейчас вокруг меня были немцы, обычные немцы, за этим словом оставался мир без солдат, мир без войны. Я продолжал находиться и общаться в Германии, в первую очередь, с русскими и частично с немцами. Но они говорили по-русски, и мне казалось, что от них даже пахнет русским духом, и мало обращал внимания, не придавал значения всему остальному, хотя и видел в современной германской жизни много удивительного. Даже покаюсь: удивлялся, сам себя спрашивал, например, как же так, вокруг магазинов, прямо на улицах развешены товары, немцы выбирают покупку и идут в помещение магазина расплачиваться. Или гуляешь по торговому центру и сам, своими руками, берешь, смотришь продукты и кладешь в корзину. Очередей нет, в спину тебя никто не толкает. Удивлялся! Что было, то было. Это было не от мира моего, в котором я прожил полвека. Это был не мой мир. Ходил, гулял, читал вывески, объявления и вникал в смысл виденного, убеждался, что не все ладно с моими знаниями немецкого языка, на которые я рассчитывал.