Павел Паныч - Оставь надежду всяк сюда входящий

К тому же, чтобы запутать следы, было дано задание написать три таблички с разными фамилиями и датами. Так же было замечено, что массово выносили ширпотреб из зоны, это взятки, подарки всем тем, кто должен подтвердить, что зек умер как обычно, и следов побоев не обнаружено. И когда уже все нужные вопросы были администрацией решены, то родным сообщили что заключенный умер 04.04.2004 г. И последняя проблема родные! Конечно, любой человек услышавший новость о смерти своего родного человека, будет интересоваться, что произошло. И здесь администрация просто взяла на себя все похоронные расходы, при этом максимально затерев кремом следы побоев. Сами одели его от нуля до иголочки и точно так же скорбели вместе с родными покойного об убитом ими же в карцере зэке. Я тебе пишу, уважаемый читатель, лишь те вещи которые легко подтвердить, ведь экспертиза при желании может установить дату смерти в точности до суток. Лишь бы было желание.

И вот он наступил мой черед. В июне 2004 г. на мое имя приходит письмо. Обратный адрес — Киев, Грушевского, нар. деп. Украины Ю. Тимошенко.

Радист мне сообщает, что в администрации ажиотаж, и это связано с твоей фамилией. Я, конечно, понимал, с чем это связано, а значит пришло время выходить из тени.

Первым вызвал меня начальник оперчасти Селявин А. В. Я, как человек еще не знающий причины, по которой меня вызвали, в недоумении прибыл к нему в кабинет.

— Здравствуйте, гражданин капитан, вызывали?

Перед ним лежала газета, и он смотрел в нее, тем самым демонстрируя мне свое абсолютное спокойствие. Но на самом деле его глаза стояли без движения, а значит, газеты он не читал, это лишь демонстрация для меня, что ничего страшного не произошло, и у него обычный трудовой день.

— Садись, — сказал он и, доигрывая свой спектакль с чтением газеты, произнес, — тебе от Юли привет.

— Спасибо, — ответил я, и дальше сижу в режиме ожидания, ведь я хорошо понимал, что он сейчас изучает мою реакцию.

— А ты понял, от какой Юли?

— Честно сказать, я не пойму, о чем речь идет.

Он протянул мне письмо и говорит:

— На, почитай.

Прочитавши письмо от Тимошенко, сразу я подумал, через сколько минут я буду в карцере и что будет дальше. Ведь там сказано, что данное ваше письмо направлено в Департамент Украины по исполнению наказаний и Уполномоченному по правам человека Н. И. Карпачевой. Одним словом, хуже представить себе я даже не мог, ведь мое письмо было направлено на рассмотрение туда, где пришлось бы со временем отвечать на массу вопросов. И здесь уже нужно хоть как-то выиграть время!

— Я абсолютно не могу понять, — сказал я, — что это за письмо и почему оно пришло ко мне.

Занимать позицию комсомольца «Я комсомолец, стреляй!» — это не по мне!

— А как ты можешь объяснить, с чем это связано, — спросил он, — ведь все твои данные, 100 % сходство.

— Я считаю, что все это проделки моего потерпевшего, у которого большая озлобленность на меня!

Эта версия, конечно, была принята им, после чего он попросил меня выйти из кабинета для совершения им звонка по внутренней линии, ведь он не знал, что на данный момент радист сидит подключенный к его линии и слушает все звонки по моему указанию. Благодаря радисту, который весь был мокрый от страха, я узнал, что звонил он на номер первого зама Андренко Бориса Ефимовича и рассказывал о состоявшемся разговоре со мной, последний сказал, чтобы я все написал в своей объяснительной.

Естественно, выигранное время я получил, но это всего лишь сутки или двое. Я ведь понимал, что вся информация будет тщательно перепроверяться, и если хоть маленькое будет подозрение о моей причастности к письму, то беды не избежать. Но мне нужны были всего лишь сутки для того, чтобы сделать отмашку на своих хлопцев, что пришло время сделать каждому свое!

Мной было написано письмо на имя Ю. В. Тимошенко, содержание было примерно такое: «Спасибо, уважаемая Юлия Владимировна! За вашу реакцию, а особенно за пожелания мне здоровья, которое мне, наверное, как никому сейчас понадобится. В моем обращении к вам речь шла о преступлениях, совершенных администрацией АИК-25, не против человека, а против человечности, и если бы все они были расследованы, то не исключаю, что кто-то мог получить пожизненное заключение. Ведь администрация знает, что она натворила в колонии, и им доказывать не нужно то, что я пытаюсь доказать вам!»

Это письмо было перехвачено администрацией, и она уже все понимала.

Пришло время вопросов и ответов, и, естественно, в карцере, где я уже получил 15 суток. Разговор был уже с первым заместителем начальника колонии Андрейко Б. С.

— Ну, здравствуйте, Деточкин или сеньор Донкихот, или Дон Кармоне, как соизволите вас называть?

— Ну, до этого я был для вас организм, пидарас, петух, как и все остальные рабы, которые работают бесплатно по двадцать часов на ваши медали. А как вы сейчас меня назовете, мне безразлично, потому что я не вижу перед собой офицера.

— А это что? — указав пальцем на погоны звания подполковника.

— А это ваши времена, потому что во времена Жукова в годы Великой Отечественной войны им произносились такие слова: «Офицер, потерявший однажды честь, восстановлению не подлежит», и он стрелял таких, как вы, на месте. А ваша честь всем здесь хорошо видна: отнимаете у зэков все, что можно отнять. Не мне вам рассказывать, что вы здесь наделали, как вы сотнями в день забивали людей в «зоне». Вам же безразлично, что у зэка кто-то есть, ведь его кто-то ждет — мама, жена, дети, которые надеются домой получить своего родного, нормального, целого и невредимого! А вам наплевать, вы изо рта их детей вырывали последнее, лишь бы вам привезли материальную помощь в колонию родственники зэка, чтобы вы его оставили в покое.

Он вскипел и начал кричать:

— Ты понимаешь, что ты шутишь, против кого?

— Шутка — это ложь, а что я солгал в письме на имя Ю. В. Тимошенко и А. Мороза?

— Ты блефуешь, — ответил он, но уже в глазах его промелькнула задумчивость. Ведь не главное, что он говорит, главное, что он про себя думает, и если все мной сказанное окажется правдой (а это была правда), то неизвестно, как будет дальше!

— Как мы будем договариваться? — спросил он, вперившись в меня своим пронзительным взглядом, пытаясь разгадать мои истинные намерения.

Я хорошо понимал, что нужно идти на компромисс, чтобы не дать повод для раздумий — чем больше будет размышлений, что делать дальше, тем меньше шансов у меня вообще на что-либо. И я пошел на все их условия, взамен получая гарантии собственной безопасности. Но сам то хорошо понимал, что никто ничего здесь гарантировать мне и не собирался, однозначно, и я останавливаться не думал.

В камере «ДИЗО» меня, конечно, уже поджидал их подсаженный информатор Леша Репьев, кличка «Репа», который все пытался разведать, каким способом я отправлял письма, кто причастен и прочее. Ну, и здесь сработали страховки, ведь ты помнишь, читатель, круг моего общения. Пока я находился в карцере, оперчасть уже допрашивала «козлов», что их со мной связывало, и они попали первыми под подозрение, а что такое быть под подозрением, я думаю, вы помните.