Павел Паныч - Оставь надежду всяк сюда входящий

— Конечно, я понимаю, что буду наказан, только на этот раз действительно за нарушения. А тем более я так думаю, что кто-то испытывает удовольствие от того, что я здесь нахожусь. Только мне бы очень хотелось, чтобы вы передали мои слова тому, кто стоит за всем этим, что я вообще-то привык сидеть в карцере, помещении камерного типа (ПКТ) так: в этом году сел — в следующем вышел. И тем более, если у меня хоть один день там прошел без избиения, то я уже начинал воспринимать, что это ненормально. А здесь что: утром матрац отнес, вечером принес. Ну, есть маленькие неудобства: голод, сырость, пол бетонный, но я все это воспринимаю как роскошь, потому что мои представления сложились еще задолго до здешнего карцера.

— Ну, ты понимаешь, все равно тебе этого не изменить. Находясь в карцере, ты пытаешься остановить целую машину, которая называется «система». Вот такой результат, сидя в карцере — это максимум чего ты только добьешься. А в карцере здоровья не добавляется, а все наоборот, — и прозвучало опять, — ты что, Дон Кихот?

— Я понимаю, что в нынешнее время человечность воспринимается как дурость. Лучше украсть изо рта детей, чем им найти и дать. Это касается ваших подчиненных, которые, надеюсь, вам хоть не солгут. А что касается системы, то сила ее распространяется на таких, как вы. А что касается меня, то ее силы, мощности недостаточно, чтобы изменить мое мнение. Я не говорю, что мое мнение изменит их, но ваша система не сильнее меня самого. Я лучше буду здесь сидеть, мерзнуть, нежели угождая вам, стать таким, как вы. А что касается карцеров, которые забирают мое здоровье, ну, для меня это намного лучше, чем потом при здоровье о прожитых годах жалеть. А кто из нас прав или неправ, только время нас рассудит, а пока вы — генерал, а я — заключенный, сидящий в карцере.

Глаза генерала всматривались в меня изучающе, его волосы на голове уже были седыми, а люди в таком возрасте уже больше начинают задумываться о жизни после смерти, где уже нет ни должности, ни звания. И то, что он сейчас называет дуростью с моей стороны, он же сам хорошо знает, что эта дурость прописана в Библии, что и делает меня морально выше его самого. Генерал ушел, ничего не ответил, и это мне дало повод почувствовать хоть маленькую, но победу.

Так я переночевал еще одну очередную ночь в карцере, и на следующий день ко мне пришел дежурный и сказал, что ему приказали — пока не выведет меня из карцера, он домой не уйдет, будет сидеть возле моей двери, пока я не выйду.

И здесь, как всегда, дают раскидывать дерьмо тому, кто меньше всего к этому причастнен. Это не только с этим дежурным, такой порядок в «системе», практически никто не несет наказания из тех, кто дает распоряжения, в основном, несут наказания те, которые исполняют приказы. И наказывают их, в основном, те, которые должны сами понести наказания.

Я аккуратно сложил свое любимое полотенце, собрал свои бумаги в пакет и отправился на выход.

— Ну, пойдем, потому что будешь сидеть здесь до конца моего срока.

Очередная новая камера, а это значит, что нужно быть опять предельно внимательным, неизвестно чего можно ожидать. Но когда ближе рассмотрел лица заключенных, то увидел своего знакомого, с которым мы вместе приехали в Лукьяновское СИЗО. Он чеченец, с которым в дальнейшем мы стали очень хорошими друзьями. Когда он узнал о карцерах, почему я там так часто оказываюсь, то ему это тоже стало небезразлично. Я много услышал историй от него о чеченцах, их религии, как уважают они своих родителей. Благодаря ему я практически познакомился со всеми чеченцами, которые находились в Лукьяновском СИЗО. Но я понял, что чеченцы — народ особый, и у них неоднозначное отношение к европейцам. Чеченцы без уважения относятся к тем, которые не держит своего слова, чести, совести. Такой человек перестает для них существовать как личность, с которой они будут считаться в дальнейшем. Ведь у нас часто случается, что друг уводит жену у своего друга или брат у брата, или дети отдают своих родителей в дом престарелых. Для них же подобные вещи недопустимы, у них в 99 % случаях такое заканчивается смертельным исходом.

Но соприкоснувшись со мной, они поневоле узнали мою историю, связанную с АИК-25 — не от меня, а от других осужденных, которые там были. Но и немаловажную роль сыграли карцеры, где мне приходилось довольно часто бывать, и причины, по которым меня туда сажали.

Я не случайно пишу о чеченцах, потому что я слышал их мнение, как бы они поступили, если бы с ними или с их родными поступили так, как поступили наши власти со мной. Где расположена Алексеевская исправительная колония № 25, там была бы одна сплошная воронка. Теперь давайте проанализируем, когда пенитенциарная служба Украины направляет заключенного в подобные учреждения, как АИК-25, она не обращает внимания на национальность, вероисповедание и пр. И те методы исправления, о которых я уже вам говорил, могут просто родить кровную месть. И если бы тем чеченцам, которых я знал, не дай Бог, пришлось бы отбывать наказание в АИК-25, мне даже страшно себе представить, чем бы это все могло бы обернуться. И о масштабах последствий можно только догадываться.

Но наша власть живет лишь такими принципами: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Если месть случится в виде теракта, то, я уверен, будут что угодно говорить народу через средства массовой информации, но истинные причины, по которым прозвучал взрыв, никогда не назовут. А как бы это звучало? В исправительную колонию № 25 был направлен осужденный чеченской национальности для дальнейшего срока отбывания наказания, но администрация по прибытию его начала унижать, оскорблять, провоцировать, в результате чего он проявил агрессию. А значит, к нему были применены пытки и избивали его до конца срока. После его освобождения и произошел теракт.

Но у нас всегда все звучит по-другому, посмотрите, сколько сбивают пешеходов наши чиновники, и виновны практически всегда пешеходы. Что бы ни произошло, власть никогда виновной не бывает. Обычному человеку доказать свою невиновность практически невозможно.

Друзья на день рождения подарили мне смартфон. Конечно, это запрещено — иметь в СИЗО телефон, я его очень тщательно прятал рано утром, а вечером доставал. Конечно же, интернет украшает темное пребывание в СИЗО, предоставляя общение с миром, с обществом, возможность слышать о бытовых проблемах, да просто обо всем. Это жизнь, и если ты в чьей-то жизни участвуешь хотя бы в диалоге, в общении, то ты не деградируешь! А деградация в неволе — это первый враг.

Рядом лежал со мной Мося. Ох и аферист! © Он был невысокого роста, лет 26, но с уникальными способностями. Он мог разыскать в телефонном режиме кого хочешь, мог убедить любого оператора, что нужный абонент — его родственник, местонахождение которого нужно срочно узнать. И это у него получалось.