Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

…финское племя занимало, в глубокой древности, в нынешней России, всю северную ее часть, в длину от Уральских гор (и вероятно далее еще, от Оби) до крайних пределов нынешней Курляндии, а в ширину, от 56 градуса северной широты, внутрь земли, с уступами, далее даже за Москву. Это доказывается названиями рек и урочищ на всем пространстве, и по новым открытиям черепами эстляндцев и их орудиями, находимыми над Двиною, в местах поселений латышского или литовского племени. Это племя, будучи вытесняемо славянами, из древнего отечества своего, страны по берегу Балтики, начинающейся от устья Вислы (а может быть, и от Эльбы), потеснило финское племя до нынешних его оседлостей в Эстляндии и Лифляндии. Латыши и поныне называют Эстляндию Игаун-Сема (Igaun Sema) – земля изгнанных [628].

В «Воспоминаниях» он вносит следующие уточнения:

Oттесненные славянскими племенами из средней полосы России, финские племена подвинулись на север и рассеялись ордами на всем пространстве. Исключая малого числа шведских лопарей, теперь все финские племена входят в состав народонаселения Российской империи, под разными племенными названиями. ‹…› финское племя только в одной Венгрии ‹…› образовало государство, но и то в соединении с другими племенами, под руководством германцев и при пoмoщи славян. ‹…› Причина этому в характере финского племени, финны угрюмы, необщительны, любят уединение, живут отдельно, семействами и никогда не строят ни городов, ни больших сел [629].

Булгарину из скандинавских источников были известны предания об «эстонском Орфее» Вяйнямейнене и кузнеце Ильмаринене (Э. Лёнрот в то время лишь начинал сбор материалов для финского эпоса «Калевала»), и он справедливо заключает, что земледелие и кузнечное дело были знакомы здешним народам уже в первом тысячелетии нашей эры.

Знакомство с Остзейским краем и его жителями Булгарин возобновил через 20 лет, отправляясь в мае 1827 г. в трехмесячную поезку в Лифляндскую и Эстляндскую губернии [630]. Гласными целями вояжа были «отвесть больную жену к морским купаниям в Поланген», посетить родственников там же поблизости, закончить с ними денежные расчеты и «оживить описанием путешествия свои журналы» [631]. Результатом были упоминавшиеся выше путевые записки «Прогулка по Ливонии». Негласная задача управляющего III отделением М. Я. фон Фока [632]состояла в сборе материалов для правительства, с данными о лицах, мнениях, настроениях и слухах в западных губерниях. Характерно, что Булгарин в присланных тогда записках старался подчеркнуть лояльность империи местных жителей.

Эти записки дошли до нас главным образом в переписанной и адаптированной фон Фоком форме [633]. В обзоре политического духа крестьян Булгарин пишет:

По сознанию самих помещиков, здесь весьма дурно обращались с крестьянами лет двадцать назад и содержали их хуже нежели негров. ‹…› обращение с ними не соответствовало просвещению края. Ныне это отчасти истребилось, но однако ж с крестьянами здесь вообще не так еще обходятся, как бы следовало. По введении нового положения, крестьян нельзя бить произвольно: позволяется помещику дать не более 10-ти лозанов за вину, если он не хочет представить крестьянина в суд. Но часто случается, что десять лозанов повторяются десять раз в день. ‹…› Крестьяне весьма не любят дворян или вообще саксов , как они называют всех фрачных, немцев и русских, поносят их бранными словами при всяком случае и питают себя надеждою, что придет время отмщения.

По его наблюдениям, многие эсты и латыши из ненависти к господам вступают в братство гернгутеров. Они с нетерпением ждут срока, назначенного к получению свободы [634].

Вообще можно сказать, что крестьяне в трех провинциях более возбуждены ненавистью к помещикам и особенно арендаторам, нежели в России, и что они гораздо буйнее и строптивее русских крестьян, которые послушны и легко дают убеждать себя ласкою. – Между крестьянами водится какое-то предание, что все саксы будут истреблены. ‹…› Память Александра I чтят свято и называют его Юмала – святым – но говорят, что саксы не позволили утвердить их вольность [635].

Готовясь к поездке, Булгарин «до изнеможения начитался древних хроник», причем писал: «Меркель более других удовлетворял моему сердцу и разуму» [636]. По работам лифляндского писателя и журналиста немецкого происхождения Гарлиба Меркеля (1769–1850) он и излагает историю Ливонии, давая самую нелестную характеристику остзейским дворянам и их шестивековому владычеству над коренным населением. Читая «Прогулку по Ливонии», нельзя забывать о том, что тогда действовал «чугунный» цензурный устав 1826 г. и дерптские профессора признавались Булгарину, что не смеют печатать ничего, кроме трудов по математике [637]. Л. Киселева в своем сравнении текстов Меркеля и Булгарина этого не учла, утверждая, что «…между их сочинениями пролегает пропасть. Там, где Меркель видит гибельные следствия рабства, Булгарин (пытаясь, к тому же, опереться на имя Меркеля, игнорировав существо его концепции!) всего лишь – неумение следовать хорошим образцам (т. е. немцам) и глупое непослушание» [638]. Тот факт, что Булгарин опустил самые острые высказывания Меркеля, вызван скорее цензурными причинами, но во многом Булгарин с ним солидаризируется, считая, что немцы-крестоносцы не принесли сюда культуру, а тормозили ее естественное развитие, и что без них этот край мог бы развиться и торговать наподобие маленькой, но богатой Голландии. Он также чуть ли не первый дал в печати очень положительную характеристику эстонцев, их умственных способностей и чувства внутреннего достоинства, которая шла вразрез с обычно рисуемой живущими тут немцами и путешественниками картиной.

Давая живописное описание жилища эстонца, где люди живут вместе с домашним скотом, «полунагие ребятишки, род живых копченых окороков», бегают вокруг висящего над очагом посредине курной избы котла и «дым от огня и запах крепкого табака суть самые приятные благовония», Булгарин тут же опровергает мнение, будто такой образ жизни свидетельствует о дикости, ибо все эстонцы умеют читать на родном языке, имеют основательные понятия о религии и здраво рассуждают о предметах, касающихся их благосостояния.

…привязанность к древним обычаям есть черта твердого, неукротимого, настойчивого характера. ‹…› Эстонец верен доброму господину и благодарен за сделанное ему добро, но мстителен в случае обиды и оскорблений. Грубость его, которую некоторые приписывают дикости, есть следствие народной гордости. Эстонец почитает себя выше других племен и о немцах говорит с презрением. О способностях эстонцев к принятию высшего образования можно судить по дворовым людям ‹…› воспитанным в домах господских ‹…›: их можно почесть немцами из среды просвещенной Германии. Все зависит от воспитания!