Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Булгарин хвалит – как и можно ожидать – представителей историко-романтического направления в литературе во главе с П. Х. Лингом (Pehr Henrik Ling; 1776–1839) и молодым Эриком Густавом Гейером (Erik Gustaf Geijer; 1783–1847), однако проявляет больший интерес к П. Д. А. Аттербуму (Per Daniel Amadeus Atterbom; 1790–1855), которого хотя и упрекает в неровности и недостатке самокритичности, но подробно характеризует на целых двух страницах (ЛП. II, 187–189). Эрик Юхан Стагнелиус (Erik Johan Stagnelius; 1793–1823), снискавший признание в ХХ веке, заслужил лишь несколько слов, в частности следующие: «Поэзия его блистательна, преисполнена высоких мыслей, язык удивительно грациозен, стихи гармонические, музыкальные», но иногда их омрачает «какая-то болезненная сентиментальность» (ЛП. II, 191). Что касается писателей 1830-х гг., то Булгарин упоминает, что любимицей публики является «девица Бремер» (Fredrika Bremer; 1801–1865); заинтересованный в актуальности Булгарин называет не только ее «Очерки семейной жизни» («Teckningar utur hvardagslifvet»), но и более новые произведения – «Нина» («Nina») и «Соседи» («Grannarne») (ЛП. II, 194–195). Не назван, однако, значительный и весьма читаемый тогдашний писатель – радикальный обновитель шведской прозы Карл Юнас Луве Альмквист (Carl Jonas Love Almqvist). Примечательно, что его нет на литературной карте Булгарина (начерченной Ю. Ф. Баром), где названы и охарактеризованы также и авторы, которым он идеологически не симпатизирует.

В заключение Булгарин рассматривает «три великих имени шведской литературы»: Франца Микаэля Францена (Franz Michael Franzén; 1772–1847), Юхана Улофа Валлина (Johan Olof Wallin; 1779–1839) и Эсайаса Тегнера (Esaias Tegnér; 1782–1846). Тегнеру отведены три с половиной страницы – прежде всего «Саге о Фритьофе» («Fritjofs saga»), – и окончательная оценка такова: «Тегнер, без сомнения, вместе с Эленшлегером занимает теперь первое и нераздельное место в Европе между всеми поэтами» (ЛП. II, 201).

За беллетристами следует краткий обзор шведских историков, типичное для Булгарина особое сочетание подлинной увлеченности фактами и стремления блеснуть: Улоф Рюдбек (Olof Rudbeck), Верелиус (Verelius), Шеффер (Schefferus), Перингшёльд (Peringskiöld), Хадорф (Hadorph), Вильде (Wilde), Далин (Dalin), Лагербринг (Lagerbring), аф Бутин (af Botin), Фрюкселль (Fryksell), Стриннгольм (Strinnholm), Галленберг (Hallenberg) и Гранберг (Granberg). После этого очередь доходит до газет, в ряде случаев с указанием тиража; они характеризуются и помещаются в политический контекст: «Шведская государственная газета (Почтовая и внутренняя газеты)» («Sveriges Stats-tidning (Post– och Inrikes Tidningar)»), «Разные дневные известия» («Dagligt Allehanda»), закрытая уже «Стокгольмская почта» («Stockholms Posten»), «Журнал литературы и театра» («Journal för Litteraturen och Theatern») (позднее «Всеобщий журнал» («Allmänna Journalen»)), более не выходящий «Аргус» («Argus»), «Шведская Минерва», закрытое «Отечество» («Fäderneslandet») Крусенстольпе и «Вечерняя газета» («Aftonbladet») Ларса Юхана Ерты (Lars Johan Hierta), а также консервативный журнал Пальмблада (Palmblad) «Скандия» («Skandia») (ЛП. II, 205–211). Булгарин не упоминает «Литературную газету» («Litteraturbladet») Гейера и начавшийся как раз весной 1838 года переход почитаемого им историка от романтического консерватизма к либерализму. Он отмечает, что газеты в Стокгольме пользуются популярностью. Однажды вечером писатель обходит городские кофейни, чтобы познакомиться с публичной жизнью, и приходит в удивление, увидев обычно спокойных и сдержанных стокгольмцев:

Точно французы! Шумные разговоры при чтении газет, веселость, быстрые телодвижения! Нет ничего сходного с немецкою флегмою. Шведы страстные охотники до газет. На улицах и перекрестках читают и продают газеты, и знаменитый « Aftonblad» («Вечерняя газета») у каждого в руках, даже у тех, которые противного с нею мнения. Но здесь тем хорошо, что шведы не задевают иностранца политическими вопросами и не обращают никакого внимания на его образ мыслей. По счастью, в Швеции вовсе нет политических выходцев из других стран. Политические суждения шведов относятся более к местным интересам (ЛП. II, 124).

Булгаринский обзор шведской литературы трех поколений примечателен и своим объемом, и основательностью, особенно если учесть, что писатель не читал упомянутых авторов в оригинале. Мало кто из тогдашних иностранных наблюдателей мог бы написать о шведской словесности хоть приблизительно столько же и с таким знанием дела. Жан-Жак Ампер в своей книге «Литература и путешествия» (1833) посвятил десяток страниц тому материалу, которому Булгарин отводит шестьдесят. Для него Тегнер, разумеется, – как и для Булгарина – первый поэт Швеции, однако же из современных Амперу скандинавских авторов отдельный, достаточно убедительный портрет получает только датчанин Эленшлегер [593]. Больший вклад в распространение в мире информации о скандинавских литературах внес другой француз, Ксавье Мармье. В 1837 г. он приехал в Швецию с рекомендательными письмами к Тегнеру, которого навестил в Векшё, и к представителям высшего общества в Стокгольме, включая двор. Мармье много общался с постоянным секретарем Шведской академии Бернхардом фон Бесковом (Bernhard von Beskow), который в свою очередь представил его всем, с кем он хотел познакомиться, и он даже получил продолжительную аудиенцию у Карла XIV Юхана (ранее маршала наполеоновской армии Ж. Б. Бернадота) [594]. Во время второй поездки в Швецию, продолжавшейся четыре месяца, француз углубил свои познания в шведском и в 1839 г. опубликовал довольно солидную историю датской и шведской литератур [595]. Булгарин, чей обзор шведской литературы в пропорциях и оценках вполне совпадает с обзором Мармье, не имел доступа к названной книге, когда писал свои путевые заметки. Однако еще до поездки он был знаком с несколькими статьями француза [596].

Если описание шведской словесности Фаддей Булгарин строит на материалах Ю. Ф. Бара, то его рассуждения о древней шведской истории восходят главным образом к известным трудам Гейера. Уже в начале своего визита писатель едет в замок Грипсхольм и – в отличие от умеренного и слегка ироничного Жуковского – находит там повод подробно рассказать об истории замка и внутренних распрях рода Ваза, что составляет своего рода краткое резюме истории Швеции (ЛП. II, 35–54) [597]. И потом Булгарин посвящает значительную часть своего времени посещению шведских архивов и музеев. В Стокгольмском дворце его принимал гофинтендант Ларс Якоб фон Рёк (Lars Jacob von Röök; 1778–1867), который пообещал ему предоставить доступ во все музеи и архивы (ЛП. II, 19). В Королевской библиотеке, расположенной во дворце, Арвидссон показал ему, в частности, уникальные древние рукописи (ЛП. II, 111–116). Затем он посетил основанный Густавом III музей, где представлено 31 произведение скульптора Сергеля, неизвестного за пределами Швеции, но, по мнению Булгарина, вполне сравнимого со всемирно знаменитыми Кановой и Торвальдсеном (ЛП. II, 120). На следующий день он осмотрел исторические собрания, которые ему показал государственный антиквар Брур Эмиль Гильдебранд (Bror Emil Hildebrand; 1806–1884). Особенно интересовали Булгарина предметы, свидетельствующие о взаимосвязях или хотя бы общих по времени чертах древней русской и шведской истории: «Такой богатой коллекции относительно древней истории Севера нет в целом мире» (ЛП. II, 131). В Государственном архиве, также размещенном в тесных помещениях дворца, гостя столь же любезно встречал начальник архива Ханс Ерта (Hans Järta; 1774–1847). Однако, к своему разочарованию, писатель обнаружил, что важные документы по древней истории Швеции отсутствуют, так как их похитил и, вероятно, бросил в море датский король Кристиан II (ЛП. II, 142–145).