Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Уже В. Гиппиус отмечал, что повести о «безумных честолюбцах» не были новинкой в русской литературе начала XIX века [569]. Ученый цитировал гоголевские «Записки сумасшедшего» [570], рассказ Булгарина, цикл повестей «Дом сумасшедших», задуманный в 1832 г. Владимиром Одоевским, и вспоминал статью Полевого «Сумасшедшие и не сумасшедшие» (1830) – о тонкой грани между слабоумием и душевным здоровьем в современном обществе. Безумие, которое настигает чиновников, художников, поэтов, неизлечимых мечтателей, характеризует «сумасшедший Петербург», где вздорные правила (чины, деньги, классовые предрассудки), противоречие «реальное/идеальное», само безумие власти, с одной стороны, питают манию величия, с другой – разрушают жизни людей. Та же болезнь является «отклонением от нормы», и сумасшествие – не выход, нередко это смертный приговор. Если только вы не благонамеренные помещики.

Роман Фаддея Булгарина «Димитрий Самозванец» не имел ни в России, ни за рубежом такого успеха, как «Иван Выжигин». Однако в 1832 г. вышло французское издание, а несколько позднее, в 1838-м, – шведское, в анонимном переводе под названием «Den falske Dmitrij» [571]. Летом того же года писатель предпринял поездку в Финляндию и Швецию, итогом которой стал цикл путевых заметок в «Северной пчеле», а на следующий год – двухтомная книга «Летняя прогулка в Финляндию и Швецию в 1838 году» [572]. Эти путевые заметки достаточно широко известны, и им посвящен ряд научных работ как в Финляндии [573], так и в России [574]. Из шведских читателей никого, судя по всему, не привлекла идея изучить путевые заметки вполне осведомленного русского гостя и историю их создания [575].

В Стокгольме Булгарин провел две недели. Книга его почти не содержит указаний на даты, но 15 июня 1838 г. он писал Н. В. Кукольнику: «После 24 июня через неделю я уезжаю в Стокгольм» [576], т. е. выехал он 31 июня. Вскоре в «Северной пчеле» (1838. № 152. 8 июля) можно было прочесть о прибытии автора в Швецию: «Булгарин теперь в Стокгольме. Он утомился беспрерывною журнальною тревогою и литературными трудами и хочет освежиться в Швеции, Норвегии и Дании». Это значит, что Булгарин приехал в Стокгольм за несколько дней до публикации данной заметки. Автор пишет, что видел бурные демонстрации с требованием освободить публициста Крусенстольпе, осужденного за оскорбление короля, а на следующее утро, то есть 20 июля по новому стилю, стал свидетелем тому, как узника повезли в Ваксхольм (ЛП. II, 11–15, 103–104, 109–110). Булгарин покинул Стокгольм 2 августа (21 июля). В книге автор называет только две даты: посещение замка Грипсхольм 10 (22) (ЛП. II, 30) и День Бельмана 14 (26) июля, который, однако же, не отмечали по причине беспорядков, связанных с осуждением Крусенстольпе (ЛП. II, 147).

В числе первоочередных дел Булгарина был визит в русское посольство, на Дроттнинггатан, 86. В отсутствие русского посланника в Швеции Льва Потоцкого принял его секретарь посольства, а впоследствии генеральный консул, уроженец Финляндии Александр Лавониус (1802–1875). Булгарин с гордостью пишет, что не взял с собой в путешествие рекомендательные письма. Тем не менее Лавониус, чьей роли как блестящего и весьма популярного представителя России отведено целых две страницы, принял его очень радушно. Булгарин именует его своим «ангелом-хранителем» (ЛП. I, 220–222, 230). Программа поездки была обширной и осуществлялась с большой энергией и планом города в руках (ЛП. II, 102). Булгарин планировал посетить и все наиболее известные достопримечательности за пределами Стокгольма – Дроттнингхольм, замок Грипсхольм, Упсалу и Старую Упсалу, Сигтуну, Скуклостер, рудник Даннемура и Эстербюбрук. По своему обыкновению Булгарин быстро наладил превосходные связи. В Стокгольме помимо Лавониуса ему помогал Юхан Фредрик Бар (Johan Fredrik Bahr; 1805–1875), переводчик «Димитрия Самозванца». Бар, молодой литератор, впоследствии получивший известность в качестве химика, служил библиотекарем у легендарного русского посланника Петра ван Сухтелена. В 1836 г., когда старый дипломат скончался, Бару было поручено доставить в Петербург и передать Императорской библиотеке его огромное книжное собрание – около 60 000 томов, столько же, сколько хранилось тогда в шведской Королевской библиотеке [577]. После поездки в Россию Бар написал содержательную книгу «Заметки о России во время пребывания в Петербурге и поездки в Москву», которая вышла в свет через несколько месяцев после визита Булгарина в Стокгольм [578].

Почему Фаддей Булгарин поехал в Швецию в 1838 году? Он издавна интересовался скандинавской стариной, что нашло свое отражение в его опубликованном немногим ранее большом историческом труде [579]. Возможно, посетить страну именно в 1838-м его побудил упоминавшийся выше визит в Стокгольм цесаревича Александра Николаевича в июне того же года. Политический смысл «Летней прогулки в Финляндию и Швецию в 1838 году» однозначен: и финны, и шведы – за исключением некоторых критиков – невероятно довольны благодеяниями Финляндии со стороны Российского правительства [580]. Финский и шведский контекст предоставляет Булгарину массу возможностей продемонстрировать как свою лояльность русскому правительству, так и свой статус выдающегося писателя. Книга написана в пропагандистских целях, и рассматривать ее можно бы с разных точек зрения: в сравнении с другими сочинениями автора, с более поздними русскими путевыми заметками, с описаниями Швеции и Финляндии другими современниками-иностранцами и т. д. По Финляндии (ч. I) эта работа проведена, но что касается описания Стокгольма и шведской культурной жизни, подобные исследования, собственно говоря, отсутствуют [581].

«Летняя прогулка…» написана в манере, типичной для Булгарина-журналиста, – это смесь наблюдений, множества фактических сведений, банальностей, беспардонного самохвальства и безграничного превозношения властей при всяком их упоминании (обычно со множеством восклицательных знаков). На титульном листе стоит эпиграф, вполне характеризующий осторожные и патриотические взгляды путешественника: «В гостях хорошо, но дома лучше. Русск. поговорка» . Радость автора достигает предела, когда в Стокгольме во время первой же прогулки по Старому городу он видит, как в книжной лавке молодая красивая брюнетка спрашивает «“Димитрия Самозванца” Фаддея Булгарина». Автор тотчас галантно преподносит ей экземпляр своей книги. Об успехе «Ивана Выжигина» на шведском рынке Булгарин, по его словам, знает, но о существовании нового перевода ему было неизвестно (ЛП. I, 270–271). Описание первого дня достигает кульминации, когда Булгарин с восторгом замечает в окнах магазинов портреты царя Николая I и цесаревича Александра Николаевича, оставшиеся после их недавнего визита в столицу. Народ на улице поздравляет его с тем, что у него такой Государь, как Николай I. Некий пожилой господин заявляет, что нигде на свете нет лучшего Государя, отчего Булгарин заключает его в объятия и целует (ЛП. I, 272) [582]. Далее автор не упускает ни одного случая подчеркнуть, сколь довольны шведы русским царем, так что это становится чуть ли не важнейшим впечатлением от визита вежливости, какой Булгарин и Лавониус нанесли знаменитому химику Йёнсу Якобу Берцелиусу, который недавно удостоился в своей лаборатории августейшего визита (ЛП. II, 15–19) [583].