Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Если наша основная гипотеза верна, то слова Булгарина «сколько нам известно» вставлены только для того, чтобы скрыть подробности редакционной структуры «Репертуара и Пантеона» от публики. Никому, кроме Булгарина, эти сведения не были известны точно.

Сам Булгарин и «Северная пчела» не скрывали своих симпатий к «Репертуару и Пантеону». Это проявилось не только в положительных характеристиках журнала [791], но и в отсутствии каких-либо претензий или замечаний к театральному изданию (за единственным исключением, о котором мы говорили выше).

Нигде не признаваясь прямо в том, что он редактирует журнал Песоцкого, Булгарин постоянно подчеркивал, что «Репертуар и Пантеон» – близкое ему литературное предприятие. Театральное издание стабильно попадало в списки «союзнических» газет и журналов. Так, в начале года в «Северной пчеле» сообщалось, что книжный магазин К. А. Полевого настолько хорош, что «Северная пчела», «Библиотека для чтения», «Эконом», «Репертуар и Пантеон» и «Русский вестник» доверили этому магазину свою хозяйственную часть [792]. Все названные издания контролировались «журнальным триумвиратом» Булгарина, О. И. Сенковского и Н. И. Греча, включая «Русский вестник», недавно перешедший под руководство примкнувшего к союзу Полевого. Когда в конце года Булгарин вступил в соглашение с другой книготорговой фирмой, он написал о том, что «для сосредоточений хозяйственных распоряжений» контора «Северной пчелы», «равномерно как “Эконом, общеполезная хозяйственная библиотека” и “Репертуар и Пантеон”» переезжают в магазин А. А. Ольхиной [793]. Синхронные перемещения контор трех изданий в нашей перспективе объясняются тем, что в двух из них Булгарин открыто занимал позицию редактора, а «Репертуар и Пантеон» редактировал анонимно. Наконец, когда в середине года Булгарин вступил в кратковременную и, видимо, не слишком принципиальную перебранку с Полевым, «Северная пчела», «Эконом» и «Репертуар и Пантеон» также оказались в едином списке: «Порицайте нас, как угодно, порицайте все , к чему мы только ни прикоснулись, как вы это сделали в № 4 “Русского вестника” ‹…›. Браните, Н. А. Полевой, “Эконома”, “Репертуар и Пантеон”, фельетоны “Пчелы”, браните все, на что мы смотрим, за чем смотрим и в чем участвуем, мы никак не разгневаемся, ибо публика знает вас, любит, но критикам вашим – когда вы разгневаетесь – мало доверяет» [794]. Думается, что это странное распределение – «на что мы смотрим, за чем смотрим и в чем участвуем» – отражает лишь очередную попытку скрыть реальное равенство отношений Булгарина к каждому из трех поименованных печатных органов.

В некоторых своих заметках Булгарин демонстрирует высочайшую степень осведомленности о внутренних редакционных делах «Репертуара и Пантеона». Так, «Северная пчела» заранее сообщала о том, что «Репертуар и Пантеон» напечатает новую трагедию Г. П. Ободовского «Царь Василий Иванович Шуйский» [795]и опубликует перевод модной французской пьесы «Les memoires du diable» [796]. Как уже было указано, именно Булгарин получает письма издателя Песоцкого из Парижа и знает, кто будет следующим после Межевича театральным обозревателем журнала.

Очевидно, что сама модель «Репертуара и Пантеона» 1842 г. – журнала сугубо театрального, не публикующего материалов, которые не имеют прямого отношения к театру [797], – отвечала пожеланиям Булгарина и, видимо, была им прямо определена. Так, в обзоре «Газеты и журналы в России и в остальной части Европы» Булгарин признавался, что он сторонник журналов специальных, а не энциклопедических. И в качестве образцовых специальных журналов назвал именно «Репертуар и Пантеон» и «Эконом» [798]. За «специальностью» «Репертуара и Пантеона», на наш взгляд, стоял именно Булгарин.

Радикально отношение «Северной пчелы» к «Репертуару и Пантеону» не изменяется в 1843 г. Это объясняется продолжавшимся сотрудничеством Песоцкого и Булгарина по изданию «Эконома». В начале года сразу в нескольких материалах сохраняются одобрительные интонации 1842 г. [799]В последнем номере «Северной пчелы» 1843 г. в общем обзоре современной журналистики «Репертуар и Пантеон» заслуживает сдержанной похвалы, а его редактор Межевич – одобрения как выпускник Московского университета, честный литератор и бывший сотрудник газеты [800]. Очевидно, конфликт между Булгариным и Межевичем к концу 1843 г. был исчерпан.

Однако неписаный запрет на упреки в адрес театрального журнала был снят, и по частным поводам критиковать «Репертуар и Пантеон» было уже можно. Так, в августе был прохладно встречен перевод Строевым «Парижских тайн», печатавшийся в театральном журнале. В целом охарактеризовав Строева как прекрасного переводчика, Булгарин подчеркнул, что тот не владеет простонародным языком и воровским арго, без которых перевод Э. Сю получается очень неточным [801]. В фельетоне другого номера «Северной пчелы» предъявлялись претензии анонимному автору «Репертуара и Пантеона», который предложил транслитерировать фамилию пианиста Ф. Листа как Лишт. Автору посоветовали поучиться венгерскому языку и был преподан урок венгерской фонетики [802]. Запрет на отрицательные характеристики «Репертуара и Пантеона» в «Северной пчеле» был снят тогда, когда, по нашему мнению, Булгарин перестал редактировать журнал Песоцкого.

Полагаем, что за цитировавшимися словами Кони о том, что в 1842 г. Булгарин «уронил» «Репертуар и Пантеон», лежат либо точные сведения, либо интуиции, которые основаны на наблюдениях, аналогичных нашим. В 1842 г. «Литературная газета» Кони несколько раз атаковала объединенное издание. В упомянутом уже разгромном отзыве на первые книжки «Репертуара и Пантеона» рецензент специально остановился на сочинении Булгарина «Отрывки из философических записок отставного суфлера Фоки Савельича Петушкова» [803]. В рецензии на шестую книжку опаздывающего «Пантеона» за 1841 г. автор сравнил погибающий журнал с новым «Репертуаром и Пантеоном» не в пользу последнего – пустого и неопрятного [804]. Позднее старый «Пантеон» и новый журнал были сопоставлены вновь: «Беспрестанные промахи, странные взгляды на искусство, противоречие всему, что называем мы изяществом, отчетливостью, – все это ставит “Репертуар и Пантеон” на самую незавидную ступень в современной периодической литературе» [805].

Агрессию Кони-рецензента в отношении «Репертуара и Пантеона» трудно объяснить, если Кони не считал редактором именно Булгарина. Вряд ли Кони нападает на новый журнал, чтобы защитить «Пантеон»: в 1842 г. было уже очевидно, что журналу не выжить. Вряд ли Кони был принципиально не согласен с политикой издания Песоцкого, потому что никакой особенной политики у него, как представляется, не было. Наконец, вряд ли Кони мог иметь какие-то претензии к самому Песоцкому. Об этом косвенно свидетельствует их дальнейшее сотрудничество, начавшееся в 1845 г. Примирение же Кони и Булгарина, конечно, невозможно представить даже гипотетически. Заметим также, что, отвечая на статью, в которой Кони раскрыл его редакторство, Булгарин возражает на все упреки, но ни слова не говорит о «Репертуаре и Пантеоне» 1842 г. и своей роли в нем [806]. Отрицать свою причастность к театральному журналу Булгарину было уже бессмысленно.