Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

После того как я в своих «Литературных картинах из России» постарался привлечь в Германии симпатии к русской литературе, мне, возможно, будет позволено иногда указывать и на наших литературных противников в России. На этот раз и в первую очередь я имею в виду Булгарина. Именно этому бесхарактерному человеку мы оказали честь тем, что переводили на немецкий язык его творения прежде иных, более достойных. Если бы он сам в своем беспредельном тщеславии усмотрел в этом иронию, то не смог бы быть более неблагодарным.

Булгарин входит в тот трилистник [817], который не должен быть украшением в букете русской литературы. – Ни одна литература не пережила такого позора, чтобы молодое ее оперение, прежде чем созреть для полета во всех областях поэзии и науки, было запачкано столькими подлостями и низостями, такой руганью и издевательствами над всем великим и прекрасным, как это совершили Булгарин и его сотоварищи над русской литературой. Нас, немцев, а именно нашу философию Булгарин выбрал мишенью для своих нападок. Даже в России считают смешным то, что в берлинском журнале «Magazin für die Literatur des Auslandes» наивно дословно переводят самые грубые выпады Булгарина против немцев [818]. Эти и подобные выпады, напечатанные или же донесенные иными тайными путями до надлежащих инстанций, спровоцировали главным образом многочисленные ошибочные шаги русского правительства, от которых страдают иные отношения, особеннно в немецком университете в Дерпте.

Здесь, в прекрасном поместье недалеко от города, в свое удовольствие, которое зиждилось на секретности, доселе жил Булгарин. Недавно он переехал оттуда в Петербург [819]. Не без некоторого злорадства мы позволим себе рассказать, в какой мере поговорка, гласящая: «Что человек заслужил, то он и получил», оказалась верной по отношению к любезному Булгарину на его пути.

На границе с собственно русскими провинциями [820]один бедный утомленный плотник присел сзади на одну из повозок с багажом Булгарина, чтобы проехать пару верст. Булгарин же отказал бедняге в такой малой услуге и прогнал его палкой. Однако русский не понял подобную гуманность и отдубасил автора грубияна, да так сильно, что тому пришлось на несколько дней слечь больным в Нарве.

Вскоре об этом несчастии узнали в Дерпте. «Чудесные побои и к месту примененные!» – смеялись его бывшие соседи. Вскоре, однако, из Петербурга сообщили, что Булгарин поднял там шум и поставил возмездие за собственную грубость в вину дерптским немцам, якобы пославшим за ним негодяев, чтобы те его избили.

Более подробную характеристику Булгарина см. в указанных выше «Литературных картинах из России» (с. 305–312).

Ниже мы еще остановимся на источнике, из которого Кёниг почерпнул материал для своей статьи. Но прежде всего нас должно заинтересовать, что же на самом деле случилось с Ф. В. Булгариным по дороге из Дерпта в Петербург. К счастью, до нас дошел документ, освещающий данное происшествие с точки зрения пострадавшего. В «Историческом вестнике» в 1881 г. было опубликовано донесение Булгарина в нарвскую полицию от 18 сентября 1837 г. Приведем документ по этой публикации [821]:

Проезжая из Дерпта в С.-Петербург, в расстоянии около 200 шагов от Нарвского предместья, жена моя увидела, что чужой человек сидит за нашим экипажем и работает, чтоб отвязать пак. Это было между 7 и 8 часами вечера, в сумерки. Жена моя закричала: «вор», – но человек не слез, а когда я приказал остановиться и соскочил с линейки, то вор соскочил вместе со мною. Это случилось в конце фурштата. Я схватил вора за грудь. Он был в белом нагольном тулупе и в черной барашковой шапочке, наподобие фески. Вор, отрываясь от меня и таща меня за собою, послизнулся и упал в ров. Я не пускал его, крича караул, но хотя в доме противолежащем было множество народу и на крик мой человек 20 показалось в открытых окнах, но никто не двинулся с места. Вор также звал на помощь какого-то Александра. Явился человек в сибирке, бледный и худощавый, без бороды. Вор, пользуясь моею усталостью, вырвался из рук моих и бросился на меня как бешеный, сперва ухватил меня за лицо и расцарапал, потом, не дав опомниться, нанес чем-то крепким, – вероятно, камнем, удар в голову, от которого я почти замертво упал на землю. Ко мне прибежал на помощь находящийся при мне частным секретарем дворянин Игнатьев, но получил от вора такой удар в грудь, что едва перевел дух. В это время почтовые лошади, испугавшись крика, убежали с экипажем, и я остался среди большой дороги, почти без чувств, в руках двух разбойников, которые продолжали бить меня в голову, вероятно имея желание умертвить. По счастью, на мне была шапка, туго набитая ватой, а сверх того я, по инстинкту, видя смерть пред глазами, накрыл голову сюртуком на вате, а потому череп не пробит разбойниками. Между тем возвратился мой экипаж, и жена моя привезла на помощь двух солдат, неизвестно какой команды, которые вместо того, чтобы помогать мне, посмотрели в лицо вору и приняли его сторону. Вор еще более ободрился и сказал мне, как я смел назвать его мошенником, когда он хозяин дома. Но фамилии своей не сказывал. Женщина, стоявшая на улице в нагольном тулупе, шепнула мне, что пойманный мною вор называется Сельский. Он спокойно пошел в дом, отворил окно и смотрел на нас, произнося ругательства. Я подошел к нему под окно, чтобы всмотреться в него, а народ сказал мне, что это точно Сельский. Он был полупьян и с удивительною дерзостью ругался и призывал охотников убивать немцев, почитая меня немцем, потому что я говорил по-немецки с женою.

Надо быть лишенным ума, чтобы остановиться на большой дороге и броситься на человека, обвиняя его в воровстве. Следовательно, невозможно даже предполагать, что я напрасно обвинял Сельского, когда 6 особ, бывших в экипаже, видели, как он сидел за экипажем. Говорят здесь, что одна дочь Сельского в замужестве за священником, а другая за богатым купцом, и хотя он известен, как человек дурной нравственности, но что он выпутается, хотя уличен в намерении отрезать пак и в разбое на большой дороге. Надеясь на правосудие нарвской полиции, я долгом поставляю известиться о сделанном Сельским преступлении и по приезде в Петербург доведу о случившемся до сведения господ шефа жандармов, министра внутренних дел, военного генерал-губернатора и гражданского губернатора, чтоб удалением Сельского из города и примерным наказанием его за увечье дворянина и покушение к воровству избавить других проезжих от угрожающей им опасности. В городе Нарве, 18-го сентября 1837 года.