Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Наконец, третий мемуарист, И. Г. Головин, писал свои воспоминания в возрасте чуть более 40 лет и опубликовал их в год смерти Булгарина, хотя текст был написан ранее. Нам представляется, что они наиболее достоверны и легко поддаются проверке. Только у Головина указано время связанных с Карловом событий – осень 1832 г., то есть незадолго до его поступления в университет. М. Г. Салупере обнаружила в университетском архиве два дела университетского суда, относящиеся к октябрю 1832 г. [875]Она справедливо отметила, что мемуары Ю. Арнольда содержат «много ошибок и компилятивных фантазий» [876], а Н. И. Пирогов в воспоминаниях «не уточняет времени событий» [877], но не упомянула воспоминания И. Г. Головина, который в этой истории выступал в роли посредника между Булгариным и студентами. По воспоминаниям Пирогова, к мнению которого присоединилась Салупере, поводом к конфликту послужил разговор хозяина имения Ратсгоф К. Г. Липгарта [878]и Булгарина, в котором корпорантов именовали «жуликами и фальшивомонетчиками» [879]. Повод для этого дали недавние скандалы, связанные с князьями Гедройц.

В 1828 г. в университет поступили бывшие военные, братья князья Казимир и Альбин Гедройцы (сыновья виленского князя Игнациуса Гедройца (Giedroyc, Гидройц) и Катарины, урожд. Ясинской). В 1830 г. Альбин Гедройц был под университетским судом и наказан штрафом за приставание к девушке на улице [880]. В мае 1831 г. Альбина и Казимира Гедройцев выслали под надзор полиции в Ревель, где они жили в нужде и в конце концов предстали перед графом Бенкендорфом. Поскольку братья были сиротами, он распорядился выделить из казны на их содержание в Ревеле 1200 руб., чтобы они могли жить там, пока не появится возможность вернуться в Дерпт. В ноябре 1831 г. их дядя епископ Самогитский Симон Гедройц ходатайствовал перед гражданским губернатором за них и выделил 5000 руб. с тем, чтобы они могли продолжить учиться в Дерпте. В начале 1832 г. управляющий Министерством внутренних дел Д. М. Блудов представил ходатайство епископа государю, и тот распорядился отправить их в Уланский полк вел. кн. Михаила Павловича. 17 февраля князья получили подъемные деньги и покинули Ревель [881]. Прежде чем прибыть к месту службы, весной 1832 г. оба брата Гедройц оказались в Дерпте и снова предстали перед университетским судом. Вместе с А. Моллерзоном и студентом-юристом И. Ивановским (будущим профессором Петербургского университета) они обвинялись в фабрикации фальшивых городских марок, имевших хождение на местном городском рынке [882]. Неосторожные высказывания Булгарина на вечере в доме у Липгартов, где среди гостей оказался и студент, стали одной из причин инцидента под окнами мызы Карлово.

Сообщение ректора от 5 сентября 1832 г., которое цитирует Салупере [883], на самом деле относится не только к истории с фальшивыми деньгами, но и к инциденту, отмеченному в университетской штрафной книге 29 августа 1832 г., о котором исследовательница не упоминает. Там сказано, что дело против студентов О. Х. В. Шемела (Otto Chr. Wilch Schemell), Г. Э. Н. Р. Глезера (Georg Eugen Neander Rudolph Glaeser), К. Л. Гротуса (Carl Leonhard Grothus) и Г. фон Самсона (Guido v. Sаmson) возбуждено из-за противозаконной попытки задержать на улице Булгарина и фон Липгарта. Решение университетского суда по этому вопросу было вынесено 16 сентября: все обвиняемые были приговорены к трехнедельному заключению в карцере [884]. Выйдя из карцера, обиженные студенты решили, по-видимому, продолжить разбирательство с Булгариным, найдя поддержку среди товарищей-студентов. Арнольд пишет: «Устраивались сходки оскорбившейся молодежи, сначала частные по отдельным корпорациям, а затем всеобщая сходка, и было решено учинить ему “Pereat monstruosum”» [885]. Пирогов утверждает, что в событиях ночи с 12 на 13 октября 1832 г. приняло участие «с лишком 600 студентов», то есть почти все учащиеся университета, у Арнольда – «до 300 буршей». Обе цифры сомнительны и никак документально не подтверждаются. Головин по этому поводу вспоминает: «Когда я еще был маульэзелем, или лошаком, т. е. приготовлялся к экзамену студенческому, Булгарину носили переат , т. е. выбили бы ему стекла, если б он не извинился. Но он поклялся своими сединами, что он всегда был об студентах самого лучшего мнения, и отделался одним страхом. Студенты меня послали к нему за объяснением: хотел ли он травить Алексеева (поэта) [886]собаками? Сцена была забавная, но мы не вышли из взаимного уважения и учтивости» [887].

Здесь содержится указание на несколько случаев, происшедших в течение октября 1832 г. По-видимому, pereat с 11 на 12 октября прошел спокойно, как это описано у Арнольда [888], и только в следующую ночь в окно жилого дома Булгариных влетел камень. 14 октября состоялось заседание университетского суда в составе трех человек – проректора, декана юридического факультета профессора фон Брёкера и синдика К. Ф. фон дер Борга, на котором было зачитано письмо Булгарина на французском языке проректору И. Ф. Мойеру следующего содержания [889]:

Милостивый государь!

Зная вашу доброту и к тому же получив вчера доказательство вашей деликатности [890], я осмеливаюсь сообщить Вам о происшествии, которое является пагубным знаком и заставляет меня опасаться за жизнь моей больной супруги, которую негодяи решили сделать жертвой своей глупой мести. Этой ночью, между полуночью и часом утра, экипаж, набитый студентами, остановился возле Карлова. Лошади испугались моих сторожей, внезапно появившихся собак, и любезные ночные пассажиры с проклятиями повернули оглобли и возвратились в город, не причинив особого вреда сторожам. Конечно, подобное происшествие не может дать место судебному преследованию, однако оно является свидетельством враждебных намерений против моей семьи. Я не потерплю формальной угрозы, как какой-то трус, и я принял твердое решение отразить любой удар с оружием в руках. Будь что будет. Однако я считаю своим долгом написать в деталях Его Величеству обо всем, что происходит здесь до и после злополучного водворения в этом городе, просить защитить действенными мерами безопасность горожан, жизнь их жен и их имущество от распущенности необузданной молодежи.

Примите, милостивый государь, уверение в совершеннейшем моем почтении и глубоком уважении от вашего смиренного и покорного слуги Фаддея Булгарина.

14 октября 1832. Карлово [891].

В этот же день Мойер послал письмо местному полицмейстеру с объяснением по поводу разбитого окна в имении Карлово, напугавшего беременную жену Булгарина. Поддерживая жалобу Булгарина, он просит полицейское управление усилить охрану со стороны города около границы Карлова, чтобы избежать подобных инцидентов [892]. Из дальнейшего разбирательства с участием помощника полицейского надзирателя Баха выяснилось, что у мызы Булгарина были студенты-медики Й. Экардт, К. Флейшер и юрист И. Леонтьев, выехавшие по направлению к Карлову из известного в городе питейного заведения П. М. Туна [893]. По словам Баха, только указанные студенты находились в экипаже, и по постановлению университетского суда они подверглись штрафу.