Александр Красовицкий - Императив. Беседы в Лясках

— А Конвицкого какую книгу вы посоветуете?

— «Маленький апокалипсис» (1979), которая была написана им уже под конец коммунизма, Коста-Гаврас [173] Константин Гаврас, Коста-Гаврас (род. 12 февраля 1933 г.) — греческий и французский режиссер и сценарист. потом снял (в 1992 г.) фильм по ней. Это французская кинокартина о человеке, который хочет покончить с собой в знак протеста против коммунизма, но не может найти спичек, и ему не удается зажечь огонь. Довольно интересная и смешная книга, которая показывает последний период нашего противостояния.

— Были ли книги о 1980-х годах, которые остались в истории?

— Я бы таких не назвал, по правде. Ну Вильштайн, есть такой писатель, который об этом много пишет, потому что он был героем этого времени. Ему оказывает большую поддержку наше правительство, потому что он близок к Качиньскому.

— Но это скорее литература для внутреннего потребления?

— Я думаю, да. Я не чувствую в этом такого широкого взгляда… Конечно, есть еще Ян Юзеф Щепаньский [174] Ян Юзеф Щепаньский (1919–2003) — польский сценарист. , из писателей 70–80-х годов Корнель Филипович [175] Корнель Филипович (1913–1990) — польский писатель, поэт и сценарист. .

— У меня остался один вопрос. Он касается Ежи Гедройца [176] Ежи Гедройц (1906–2000) — польский и белорусский публицист, политик, мемуарист, основатель и главный редактор польскоязычного журнала Kultura, а также соучредитель издательства Instytut Literacki. и его роли для польского общества в том, что происходило.

— Это огромная роль.

— О нем Украина, несмотря на то, что он для нее много сделал, не знает почти ничего. Поэтому давайте поговорим о нем.

— Не удивительно, потому что это литовский аристократ, представитель Великого княжества Литовского, человек, который как эмигрант, уехавший из Польши в Париж:, после войны первым понял, что необходимо делать в этот период. Он создал круг интеллектуалов, очень влиятельных, которые решили полностью отойти от довоенной концепции Польши и вернуться к ягеллонской концепции Речи Посполитой разных народов. И он первый сказал — это было очень опасно, — что надо нам проститься с Вильнюсом, надо проститься со Львовом и сказать: они не вернутся. И не надо мечтать, что они когда-то вернутся. Мы должны вернуться на восток, но наша роль теперь совсем другая — мы должны помочь востоку, чтобы он добился своей автономии.

Аудиенция у Папы Иоанна Павла II, 2002 г.

— И стал дружественным Польше?

— Конечно. И мы построили такую Центральную Европу. Но это был чистый поворот к ягеллонской традиции, в противовес традиции времени санации. Люди часто путают, потому что санация после смерти Пилсудского пошла абсолютно не в том направлении, в котором хотел Пилсудский, который был ягеллончиком. Он тоже об этом думал, и ему в этом не повезло.

Подарок для Папы от пани Эльжбеты Грохольской-Занусси, 2002 г.

— Но он не смог убедить элиты.

— Да, ему не удалось. Он не нашел поддержки в Литве и с Петлюрой тоже это не удалось. Но он тоже был ближе к мышлению Гедройца. И не случайно сейчас Ландсбергис [177] Витаутас Ландсбергис (род. 18 октября 1932 г.) — литовский политик, общественный деятель, музыковед, искусствовед, публицист. , когда в Литве были какие-то торжества, появился у могилы сердца Пилсудского — сердце Пилсудского похоронено в Вильнюсе.

Там, на кладбище Росса, красивая мраморная могила матери Пилсудского, его сердце было погребено в ее могиле.

— Он завещал сердце похоронить там?

— Да, а сам он похоронен в крипте кафедрального собора Святых Станислава и Вацлава на холме Вавель в Кракове. Это очень тонкая вещь, потому что он не похоронен в соборе. И Качиньский не похоронен в кафедральном соборе. Это иллюзия, но это для туристов аттракцион. Знаете, кардинал Сапега, епископ Кракова, который не выносил Пилсудского как социалиста и как человека, который из-за брака сменил веру (Пилсудский был кальвинистом несколько лет).

— Как и многие в Вильнюсе.

— Ну да, но он сделал это из-за того, что хотел развестись и заключить брак с другой женщиной. Это было возможно для протестантов. А потом, после смерти жены, он вернулся в католичество, и его похороны были католическими. Но кардинал не хотел, чтобы он был похоронен вместе с королями, поэтому решили достроить гробницу уже за пределами кафедрального собора. Когда вы там проходите, вы не видите, что пересекаете фундамент, и уже находитесь на площади перед собором. И Качиньский тоже похоронен в этом же помещении. Сверху, с самолета сразу видно, что они похоронены не в кафедральном соборе, не совсем вместе с королями.

Но я думаю, что украинцам, может быть, стоит напомнить, что мы в XIX веке, когда потеряли государство, хоронили наших поэтов рядом с королями, чтобы напомнить, что Польшу объединяет культура. И Мицкевич со Словацким похоронены в самом соборе вместе с королями. Это такой символ, который мне кажется довольно красивым.

— И заканчивая о Гедройце…

— Его влияние на наше мышление было очень сильным, потому что огромное количество эмигрантов не могло согласиться с его желанием, чтобы мы плакали о потере, но не пробовали вернуть потерянное. Однако сейчас это уже приняли, мы уже давно поняли, что он был прав и надо было двигаться в этом направлении. И помириться с теми, кого мы когда-то там подавляли.

— Когда он умер?

— В 2000 году.

— И как он относился к нынешней Польше?

— Никогда не хотел сюда приехать. Он считал, что это ограничивает его независимость. Он знал, что его будут здесь на коленях принимать, как короля, и решил, что это не нужно, что станет зависимым из-за этого.

— А Чеслав Милош?

— Чеслав, конечно, вернулся, он здесь умер. Это другое. Его приняли очень хорошо, а он тоже всегда помнил, что он литовец польскоязычный, и этим радовал литовцев. И он это правильно видел. Но посмотрите на Гедройца, его посетил в Париже президент Квасьневский, кажется, даже два раза ездил к нему. Не помню, был ли Валенса у него. Люди из Польши ездили к Гедройцу посоветоваться, послушать, обсудить с ним какие-то мысли. Это было очень интересно. Его называли Парижским принцем. Так что его роль была огромной. Чтобы сказать откровенно, что нам надо попрощаться с нашей неудачной миссией на востоке, — для этого надо было быть очень отважным человеком, и это был огромный риск, это вызвало огромное сопротивление и значительная часть эмиграции считала его вообще предателем. Но он очень ясно это видел, и, конечно, его взгляд на Россию был тоже таким спокойным, мудрым. Он говорил, что не надо поддерживать этой ненависти к России, которая у поляков появлялась. Россию надо прежде всего понять, а не сразу судить, в это он очень верил. Ну и огромная часть литераторов, все, кто был эмигрантами, хотели печататься у Гедройца. И Мрожек, и Милош, и многие другие.