Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

Был я представлен и Джорджу Бушу-старшему. Он приезжал в Москву в январе девяносто третьего на подписание договора об СНВ-II [16], а Фонд мира всегда принимал активное участие в программах по разоружению. Поэтому Евгений Примаков, который в то время занимал пост директора Службы внешней разведки России, пригласил меня на официальный торжественный ужин по этому случаю. Сидел я тогда за одним столом с Колином Пауэллом – Госсекретарем США, с которым получилась у нас приятная незатейливая беседа. Довольно интересно вести светский разговор с человеком, который едва не стал президентом Америки, а Пауэлл безусловно выиграл бы выборы, если бы согласился баллотироваться. Говорили, что отказался он по совету жены, которая попросила не тратить так мало оставшихся лет активной жизни на президентство. Очень любопытно, что человек, занимавший очень высокие должности (Пауэлл был председателем Объединенного комитета начальников штабов, генералом армии, советником национальной безопасности), принял решение остановиться на самом крутом вираже, который мог бы успешно преодолеть. Обычно такие люди склонны к непомерным амбициям и идут до конца, но ничего такого я в Пауэлле не заметил. Он производил впечатление очень спокойного, приятного человека, я никогда бы не подумал, что он мог занимать пост начальника штабов, авторитет и приказы которого непререкаемы и необсуждаемы. Честно говоря, с большим трудом можно было в нем заподозрить даже простого военного: слишком мягко, открыто и просто рассказывал он о себе, о своих студенческих годах, о семье и о своей стране.

Интересный опыт общения с американцем, имевшим высокий военный чин, я получил также и в две тысячи четырнадцатом году, когда меня пригласили на международную встречу по случаю семидесятилетней годовщины высадки войск союзников в Нормандии. Торжества проходили на месте событий, где я оказался впервые. Увидев воочию кладбище, которое производит совершенно гнетущее впечатление количеством крестов, я не мог не подумать о том, как горько и несправедливо то, что в нашей стране недооценивают роль союзников во Второй мировой, а они, конечно, совершенно недооценивают нашу. Между тем высадка войск в Нормандии – совершенно грандиозная военная операция с технической (инженерной) точки зрения. Подготовка к ней велась на очень серьезном уровне. В Англии были построены причалы, которые перевезли через Ла-Манш. Без этих конструкций подобраться к скалам с пролива, воды которого даже в летнее время бушуют достаточно сильно, было бы невозможно. С одной стороны, скалы давали возможность десанту укрыться в своих пещерах, но с другой стороны, противник имел возможность с высоты видеть наступающих и атаковать. Так первый высаженный десант из-за сильного ветра не смог подобраться к пещерам, людей снесло в низину прямо под вражеские пулеметы, но второму все же удалось остаться незамеченным. А ведь это больше восьмисот человек, которые монтировали причалы и строили защитные сооружения, чтобы корабли не разбились о скалы. Не знаю, почему в данном случае так безобразно сработала немецкая разведка, но форсирование Ла-Манша закончилось довольно быстро безусловной победой союзников. Однако несмотря на это, их невосполнимые человеческие потери оказались внушительными, о чем снова и снова всем и каждому будет напоминать огромное поле белых крестов.

Во время торжественного ужина я познакомился с двумя американскими военными генералами, с которыми сидел за столом. Один из них был командующим войсками НАТО во время войны в Югославии. Помню, что в то время регулярно видел его по телевизору в компании Тони Блэра и постоянно удивлялся, почему о военных успехах докладывает премьер-министр Великобритании, а не военный генерал Уэсли Кларк. Интересно, что Кларк сам вступил в разговор и рассказал мне, что другой частью своей фамилии обязан бабушке-белоруске. Я отреагировал должным образом, и мы тепло пообщались, не затрагивая, конечно, темы войны в Югославии, так как в этом случае никакой дружеской беседы не случилось бы. Я отношусь к случившемуся крайне негативно и считаю ту войну дичайшим преступлением, но думаю, что спрашивать задним числом с военных, которые подчиняются приказам, бессмысленно. И если есть возможность избежать конфликта, то лучше обойти его стороной, что мы и сделали, разговаривая о чем угодно, только не о службе генерала.

Другой генерал, сидевший рядом со мной, носил фамилию явно русского происхождения – Chervov, – но ни в каких своих связях с Россией не признался. Однако пообщался со мной довольно любезно, даже оставил мне свою визитку, пригласив связаться с ним, если буду в Вашингтоне или в Нью-Йорке, где расположены его офисы. Заметив это, ко мне тут же подошли работники нашего посольства:

– О чем, о чем вы говорили?

Я пожал плечами. Их интерес был совершенно непонятен.

– Да так, ни о чем особенном, перемолвились парой незатейливых фраз. Вот, он визитку мне свою оставил.

– Не может быть! – На меня смотрели во все глаза, как на восьмое чудо света.

– Да в чем, собственно, дело?

– В том, что этот человек терпеть не может русских и ни с кем из русских никогда не общается принципиально.

– Что ж я могу поделать, если со мной пообщался. – Я все еще не мог понять такого ажиотажа.

– Ты не понимаешь, а это ведь руководитель МГБ США [17] – Самый секретный человек Америки.

– В таком случае мне удалось его рассекретить. – Я улыбнулся, не зная, как еще мне реагировать. Я действительно не имел представления, почему генерал Червов сделал для меня исключение, если в узких кругах было известно его чрезвычайно негативное отношение к нашей стране и к русским. А чем оно было вызвано? Что ж, ввиду очевидного происхождения его фамилии могу лишь предположить, что его семье было на что обижаться.

Был я знаком и с первым руководителем МГБ, который одиннадцатого сентября две тысячи первого года занимал руководящую должность в Пожарном департаменте Нью-Йорка. Я помню свои ощущения, когда в номере гостиницы в Буэнос-Айресе, куда приехал на турнир, я включил телевизор и увидел, как горит одна из башен Всемирного торгового центра, а в другую на моих глазах врезается самолет. Невозможно было поверить в реальность происходящего, я чувствовал себя, как и миллионы прилипших в то время к экранам людей, зрителем какого-то фантастического фильма ужасов, который, к несчастью, обернулся одной из самых ужасных настоящих реальностей недавнего прошлого. Потрясение всех и каждого было настолько сильным, что, помню, мне позвонили организаторы турнира с вопросом, не надо ли его отложить. Турнир тогда провели, хотя произошедшая трагедия не могла не оставить отпечатка на настроении участников. А буквально через полгода в Нью-Йорке в общей компании меня познакомили с руководителем спасательной операции. Он подарил мне уникальную фотографию, сделанную в тот момент, когда пожарные, наконец, смогли сделать первые шаги в сторону разрушенного центра. Спина пожарного, взгляд которого обращен в сторону остатков Южной башни, которая окончательно развалится через несколько минут. Мой даритель, как я потом узнал, стал первым министром госбезопасности Соединенных Штатов, но прослужил на этом посту недолго. Мы больше никогда не встречались, но подаренный снимок я бережно храню в своем думском кабинете, очень надеясь на то, что человечеству больше никогда не придется переживать трагедии, подобные этой.