Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

Многие ошибочно полагают, что меня связывали какие-то личные отношения с Леонидом Ильичом Брежневым. В кулуарах шептались, будто я вхож в кабинет и обладаю полномочиями обращаться к генсеку когда захочу. Между тем на самом деле мы никогда даже ни разу не виделись с Брежневым один на один, хотя встречались, конечно, довольно часто. Когда я говорю, что провел в Колонном зале больше времени, чем Леонид Ильич, я не шучу. Ведь я присутствовал на всех официальных мероприятиях с его участием, а кроме того, в Колонном зале проводились важные шахматные турниры, длившиеся довольно долго, там же проходили и конференции Фонда мира. Даже артисты не могут похвастаться столь продолжительным пребыванием в этих стенах.

В первый раз на официальный прием в Кремль я попал с ограниченной группой талантливой советской молодежи, которую направили поздравить Брежнева с юбилеем. Не могу поделиться никакими особыми воспоминаниями о той встрече, а вот вторая получилась намного более примечательной. Я вернулся в Москву из Багио и должен был лететь в Грузию по приглашению Шеварднадзе, чтобы широко отметить победу над Корчным. Учитывая то, что к матчу я готовился именно в Гаграх, там меня очень ждали и готовились принимать как родного. Я был знаком практически со всем партийным руководством Грузии, а с Шеварднадзе сложились у нас по-настоящему хорошие отношения. Собираюсь улетать из Ленинграда в Тбилиси, как вдруг звонят и сообщают, что завтра меня ждут в Москве.

– Это невозможно! – Начинаю нервничать. – Я завтра встречаюсь с шахматной общественностью Грузии. Меня пригласил Шеварднадзе! Как я могу не поехать?!

– Не переживайте так, Анатолий Евгеньевич. Шеварднадзе тоже завтра будет в Москве, там и встретитесь.

Понимаю, что речь идет о чем-то чрезвычайно важном, спрашиваю:

– Где встретимся?

– У Брежнева, Анатолий Евгеньевич, у Леонида Ильича.

В поисках срочного билета на «Красную стрелу» звоню приятелю – начальнику Октябрьской железной дороги – и узнаю, что возможности уехать нет никакой – вся бронь заявлена обкому партии. Уже не помню, какими окольными путями вышли на управляющего делами обкома и достали мне билет в СВ, но хорошо помню свое удивление, когда обнаружил, что поеду не просто один в купе, а единственным пассажиром во всем вагоне. Вот так, по загадочному стечению обстоятельств, в совершенно королевских условиях я отправился на прием в Кремль за своей первой государственной наградой.

Незадолго до этого у Брежнева случился микроинсульт, который официально подтверждать не хотели. Слухи, однако, просочились, и западная пресса гудела статьями о неважном самочувствии советского лидера. Брежнев, однако, довольно быстро поправился, и дабы усмирить жадных до сенсации акул пера, решили наглядно продемонстрировать всему миру отличное состояние здоровья Леонида Ильича и провести церемонию награждения для небольшого количества людей. Я оказался в этой группе как раз ввиду выигрыша у Корчного.

В Кремле я первым увидел Шеварднадзе, а затем Горбачева, с которым познакомился какое-то время назад в Кисловодске на юбилее Евгения Михайловича Тяжельникова – заведующего Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС. Тяжельников, можно сказать, опекал меня с детских лет. Ведь в то время, когда я начал подавать серьезные надежды в шахматах, он работал первым секретарем Челябинского обкома комсомола, и именно ему я обязан своим премированием в десятилетнем возрасте путевкой в «Орленок». Содействовал он мне тогда, конечно, заочно, а лично познакомились мы гораздо позже, но сразу прониклись друг к другу искренней симпатией. И если я на юбилее Тяжельникова оказался ввиду приятельских отношений, то Горбачев присутствовал там по служебной необходимости. Когда-то Михаил Сергеевич был кандидатом на пост первого секретаря ЦК ВЛКСМ и соперничал за эту должность с Тяжельниковым, который тогда его обошел. Правда, никакого напряжения между ними тогда не чувствовалось. Гораздо позже я узнал, что на пост заведующего Отделом пропаганды претендовал и будущий ставленник Горбачева – Александр Николаевич Яковлев. В семьдесят восьмом он был послом Советского Союза в Канаде, и это по его просьбе я приезжал после матча в Монреале в Оттаву и проводил встречи. Тогда я не знал, что в будущем Яковлев доставит немало проблем и Тяжельникову, сместив того с должности и заняв его место, и мне, всеми правдами и неправдами пытаясь не только отобрать у меня шахматную корону, но и пост Председателя Фонда мира. Но об этом чуть дальше. А в Кисловодске мы с Горбачевым мило общались, играли несколько партий в бильярд. Играл он, честно говоря, не слишком хорошо, и Раиса Максимовна довольно быстро его увела. В этой женщине уже тогда читались и порода, и амбиции, и великолепное чувство меры и стиля.

Пока я был в Багио, Горбачева перевели на работу в Москву. Если я и обратил внимание на перестановки в Политбюро, то фамилий, конечно, не запомнил. Меня больше волновала победа над Корчным, а не перетасовки в правительстве. Тем более что с момента нашей первой встречи с Горбачевым прошел почти год. Конечно, я его узнал, помнил, что в январе встречались у Тяжельникова, в голове отложилось что-то про Ставропольский край. Горбачев подошел меня поздравить, мы непринужденно беседовали, он что-то спрашивал о матче, а потом скромно и даже с робкой улыбкой сказал:

– Вы, Анатолий Евгеньевич, тоже можете меня поздравить. Я ведь теперь член Политбюро и секретарь ЦК.

Мне стало очень неудобно. Конечно, я произнес все необходимые слова. И поздравил, и извинился, и снова поздравил, но, вспоминая сейчас ту встречу, могу с уверенностью сказать: если бы в ту секунду кто-нибудь сообщил мне, что я разговариваю с будущим Генеральным секретарем ЦК КПСС, который станет первым и последним президентом СССР, я бы удивился не меньше, чем если бы меня огорошили новостью об открытии жизни на Марсе.

Вместе с Шеварднадзе, Горбачевым и мной к наградам были представлены академики, одним из которых был селекционер и директор Московского ботанического сада Николай Васильевич Цицин, а также генералы Цвигун и Матросов и начальник Московского метрополитена. Все присутствующие получали ордена Ленина, генералы – звезды генералов армии, а мне вручали орден Трудового Красного Знамени. Впоследствии мне рассказывали, что меня тоже представляли на орден Ленина, но обычно его никогда не вручали человеку, не имеющему никаких наград. Можно не сомневаться в том, что если бы я со своими регалиями и званиями был бы в то время хоккеистом или футболистом, то имел бы к семьдесят восьмому году немереное количество орденов. Но с наградами в нашем виде спорта все было намного скромнее, обычно дело заканчивалось объявлением благодарности, и орден, который мне намеревались вручить за победу над Корчным, должен был стать первым. А орден Ленина в мире шахмат считался чем-то невероятным и абсолютно недостижимым, награжден им был только Ботвинник, да и то лишь тогда, когда подтвердил свое звание чемпиона мира в четвертый раз. Так или иначе, для меня хотели сделать исключение и представить к этой награде, и Брежнев это предложение сначала поддержал, но какой-то доброжелатель вежливо напомнил, что буквально несколько дней назад Политбюро приняло решение не вручать высшие награды страны тем, у кого нет медалей или орденов рангом ниже. Началась дискуссия, говорили о том, что награду я, конечно, заслужил, но разве можно делать исключение из только что принятого решения? Ответственность взял на себя Леонид Ильич, успокоив собравшихся: