Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

Обедаем у Грамова. Министр и Петр Ефимович за дискуссией легко уговаривают бутылку, а ужинать едем на дачу к Шелесту, где его замечательная жена Ираида Павловна потчует нас клюквенной настойкой собственного приготовления. И выпиваем мы на троих литровую бутылку настойки. Рассказываю я об этом не ради пропаганды употребления спиртного, а лишь для того, чтобы читателю стала понятна закалка людей того поколения. А ведь было в тот момент Петру Ефимовичу уже семьдесят семь лет. Я и сейчас моложе, но на такое едва ли способен. А Петр Ефимович сохранял бодрость духа еще долгое время. Я практически не замечал в нем никаких возрастных изменений. Года в восемьдесят три взялся он писать мемуары и писал книгу, как делал все в жизни, очень глубоко и основательно. Несколько лет потратил на работу над текстом, очень радовался, когда получил на руки авторские экземпляры своего издания, и буквально через месяц после завершения своего труда ушел из жизни. Для меня Шелест навсегда остался примером человека, достойного всяческого уважения и искренней благодарности. Единственное, что можно поставить ему в вину, его антисемитизм, который он не скрывал. Был и в этом честен, говорил о своей нелюбви открыто, что тоже позволит себе не каждый. Однако после развала Советского Союза известный журналист Андрей Караулов, который организовывал поездки видных партийных деятелей в Израиль, предложил съездить на Обетованную землю и Шелесту.

Петр Ефимович смутился:

– Ты что, Андрюш, как я поеду?

– Да не волнуйтесь ни о чем, времена изменились. Поедем.

И поехали. И на первой же встрече, на которую собрались люди, готовые заклевать Шелеста и заклеймить его злыми вопросами, он полностью разоружил публику одной-единственной фразой. Шелест вышел на сцену и произнес:

– Товарищи жиды! Плохо я к вам относился в былые времена. Был не прав. Приношу извинения.

Я уверен, что на такой поступок способен только человек, обладающий большой внутренней силой и мудростью, коих Петру Ефимовичу Шелесту было не занимать.

А после Леонида Ильича Брежнева к власти в стране на недолгое время пришел Юрий Владимирович Андропов. Мне он запомнился, пожалуй, не только тем, что начал вводить в стране режимные порядки и объявил жесточайшую борьбу с тунеядством – днем все граждане страны должного возраста обязаны были быть на рабочих местах или объяснять патрульным, почему они там не находятся. В моей памяти фамилия Андропова ассоциируется с венгерскими событиями пятьдесят шестого года, когда он, будучи советником – посланником Советского Союза в этой стране сделал все для того, чтобы подавить восстание и оставить Венгрию в социалистическом лагере. Меры, принятые в отношении мятежников, были очень жестокими, но справедливости ради стоит заметить, что и венгры с советскими не церемонились. Полагаю, что во время всех этих событий жизни Андропова и его семьи угрожала более чем реальная опасность. Во всяком случае, здоровье их изрядно пострадало: жена будущего генсека так до конца никогда и не оправилась от нервной болезни, заработанной при венгерских событиях, а сам Юрий Владимирович, едва вернувшись в Москву, из-за пережитого напряжения на несколько недель угодил в палату кардиологического центра.

Я не был хорошо знаком с Андроповым, но какое-то время поддерживал тесное общение с его сыном Игорем, который работал в МИДе. Познакомились мы в Испании. Он приехал на Европейскую конференцию по безопасности и сотрудничеству в Мадриде, а я в это время играл на турнире в Линаресе. И в выходной день Игорь вместе с послом СССР в Испании Дубининым приехал на конференцию. Кстати, путь от Мадрида до Линареса неблизкий – примерно триста километров, а на последних участках дороги еще и достаточно опасный. Но людей это не остановило, и уже тем же вечером мы ужинали вместе и приятно общались. Встреча с Игорем лишний раз убедила меня в том, насколько тесен и мал наш необъятный мир. Оказалось, он женат на Людмиле Чурсиной, с которой я был знаком еще со времен жизни в Ленинграде. Когда-то мы с ней одновременно отдыхали в санатории, а потом я едва не въехал в ее квартиру на Петроградской стороне, которую она освобождала, уезжая в Москву. Знакомство с Игорем продолжилось и на родине, я бывал у них с Людой в гостях, но впоследствии тесные контакты оборвались. С Чурсиной они разошлись, Игорь уехал работать послом в Грецию, а я был занят своей жизнью, шахматные пути которой с этой страной никак не пересекались.

Мне кажется возможным, что судьба Советского Союза могла бы сложиться иначе, если бы Юрий Владимирович Андропов дольше простоял у руля. Он был сильным, жестким, мощным, и развал страны под его руководством провернуть бы наверняка не удалось.

Следующего советского руководителя – Черненко – я практически не знал. Но хорошо знакомый с ним Шелест рассказывал, что именно с помощью Черненко, который в свои лучшие годы был серым кардиналом и ближайшим соратником Брежнева, началось продвижение в Москве Гейдара Алиева. С Алиевым Черненко общался плотно. В отличие от всех партийных руководителей в отпуск ни в Крым, ни на Кавказ не ездил, а летал исключительно в Азербайджан, где его принимали на широкую ногу. А став руководителем Советского Союза, Черненко продвинул Алиева еще сильнее и даже не постеснялся политического казуса, доверив тому выступать докладчиком на Ленинские дни. Казус заключался в том, что обычно докладчиками выступали главные идеологи Политбюро, а Алиев в то время работал в правительстве, был членом Политбюро, но не был главным идеологом. Подозреваю, что если бы Черненко не был бы к моменту своего прихода к власти настолько немощен и продержался бы дольше, то Алиев вполне мог бы укрепить свои позиции и стать следующим Генеральным секретарем. Негоже радоваться чьей-либо смерти, но как бы то ни было, боюсь даже представить, какие изменения могли бы произойти в моей судьбе, если бы у руля страны встал Гейдар Алиев. Но обо всем по порядку.

Итак, приход к власти Горбачева принес много проблем не только большой стране, но и лично мне. Я не берусь судить со всей ответственностью о том, что было бы, если бы… Да и дело это неблагодарное. Уверен, что и Михаил Сергеевич сам глубоко и долго размышлял над этим вопросом. Я считаю, что сделал он много хорошего, но серьезно ошибся в том, что начал одновременно проводить и политические, и экономические реформы. Именно эта ошибка привела, на мой взгляд, и к развалу СССР, и к политическому краху самого Горбачева.

Что касается меня самого, то признаюсь честно, своего краха мне удалось избежать с большим трудом. При Горбачеве начался расцвет власти Гейдара Алиева и Александра Николаевича Яковлева, которые активно продвигали Каспарова и всеми допустимыми и даже недопустимыми способами мешали мне заниматься своим делом. Не буду вешать ярлыки, клеймить или оскорблять людей, которых уже нет на свете, но для того, чтобы читатели понимали суть характера того же Яковлева, могу привести такой пример. Когда Александра Николаевича перевели из Ярославля на его первую московскую должность инструктора Отдела пропаганды, жил он на одной лестничной площадке с моим хорошим другом Алексеем Капитоновичем Серовым. Так как до личного автомобиля Яковлев тогда еще не дослужился, Серов частенько подвозил соседа на работу. И, как впоследствии поведал мне Серов, однажды Яковлев признался ему, что хромота, которую всем он выдает за отголоски военного ранения, – на самом деле следствие производственной травмы, а на фронте Александр Николаевич даже и не был, хотя увлеченно об этом сочинял.