Иэн Бостридж - «Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

В 1820‐е годы пережигание дерева на уголь стало архаичным занятием, угольщики оказались на предельном общественно-историческом рубеже. Многие из них были одиночками, большинство, по крайней мере, держалось на отдалении от социума. Глядя с нынешних позиций, можно сказать, что их промысел уже пришел в упадок. Вытеснение древесного угля коксом было одной из черт индустриальной революции, темпы которой в середине XVIII столетия в Европе возросли, и в конце концов, по словам историка-экономиста Тони Ригли, она привела к освобождению человека от каторги органической экономики. Разработка залежей таких веществ, как каменный уголь, а затем нефть и газ, покончила с традиционной ограниченностью ресурсов в эпоху, когда начал возникать современный мир, каким мы знаем его теперь. К 1788 году две трети доменных печей в Британии работали на коксе.

В Англии и Уэльсе перемены в использовании источников энергии с 1560 по 1860 год выглядят потрясающими:

На вертикальной оси количество потребляемой энергии на человека в мегаджоулях. Единицей обозначен каменный уголь, двойкой – вода, тройкой – ветер, четверкой – древесина, пятеркой – тягловый скот, шестеркой – человеческий труд.

Немецкоязычная Центральная Европа, конечно, сильно отставала от передовой Великобритании в плане подобных изменений, но уже в 1810 году Фридрих Крупп строит первый сталелитейный завод в Эссене и к 1816 году закладывает основы того, что в течение XIX века превратится в крупнейшую мировую промышленную компанию.

Все это придаёт нашему не появляющемуся на сцене угольщику символическое значение в культуре, где создавался «Зимний путь», вне зависимости от того, думали Мюллер и Шуберт о ремесле и судьбе таких рабочих или нет. Рабочий-угольщик – воплощение традиционного хозяйствования. Живший в глубине древнего леса, он вызывает щемящее чувство: вспомним, как важен был лес для самосознания германцев со времён Римской империи. Наш угольщик стоит на границе современного индустриализма и исчезновения своего промысла.

Вживаясь в столь сложное и богатое перекличками произведение, как «Зимний путь», подходишь к нему с самых разных сторон, в том числе – и задаваясь вопросом, что значит «Зимний путь» для нас, какое послание он несёт – точно письмо в бутылке из 1828 года. Как связан цикл Шуберта с сегодняшними заботами и тревогами? Какие отношения возникают между ним и нами, пускай и самые неожиданные? Угольщик Мюллера в этом отношении особенно интересен. Для чего бы он ни предназначался у Мюллера или Шуберта, на что бы ни указывал, нельзя отрицать, что его присутствие в стихотворении требует объяснения. Почему хижина угольщика, а не шалаш пастуха или просто любой домишко? Отчасти этот образ воздействует на нас из-за мысли об уже утраченном образе жизни и изменениях в экономике. Может быть, другой, глубже запрятанный, неожиданный смысл образа – зашифрованное политическое послание, исходящее от Мюллера, которое перенял Шуберт.

В зимнюю пору посленаполеоновской реакции, направдляемой Меттернихом, в немецких государствах – например, в подчиненном Пруссии Дессау, родном городе Мюллера, так же, как в столице Габсбургов, Вене, городе Шуберта, политические узы – на межличностном и общенациональном уровне – были непостоянны, сложны и держались в тайне. Континентальные державы, отразившие натиск Наполеона на монархии традиционного типа, – Пруссия, Австрия, Россия – в сентябре 1815 года договорились составить пресловутый Священный союз, призванный к «увековечиванию светских установлений» и исправлению их «недостатков» посредством «справедливости, любви и мира». Альянс четырёх в ноябре 1815 года и Альянс пятерых, сформированный на Ахенском конгрессе осенью 1818 года, ввёли в игру Британию и реставрированную французскую монархию Бурбонов, хотя несогласие англичан в Ахене с предложенным императором Александром I «всеобщем соглашении о гарантиях» показало хрупкость международных попыток противостоять демократии, революции и светскому духу. В 1819 году произошли студенческие бунты в Германии, убийство плодовитого консервативного драматурга Августа фон Коцебу студентом, исключённым из университетского братства, Burschenschaften , попытка убийства президента правительства Нассау Карла Фридриха фон Ибеля. В итоге повсюду в Германской конфедерации, включая Австрию и Пруссию, были оглашены Карлсбадские декреты. Они усиливали цензуру, запрещали студенческие братства, лишали кафедр свободомыслящую профессуру, учреждали следственные комитеты для раскрытия революционных заговоров. Карлсбадские декреты и вслед за ними Венские окончательные акты ограничивали конституционный строй и требовали монархического правления во всех государствах конфедерации – таков был краеугольный камень политического режима, при котором Вильгельм Мюллер и Франц Шуберт вели жизнь в стиле бидермейер. О компромиссе с либералами тогдашние власти и мысли не допускали. Сатирик Людвиг Бёрне (1786–1837) описал убийство Коцебу, как «точку, в которой новая немецкая история кристаллизуется».

Заседание в Клубе мыслителей: «До какого времени нам пока можно думать?»

Художественный мир шубертовской Вены – поэты, драматурги, художники – жили в путах этой системы и пытались приспособиться к ней. На внешнюю торговлю были наложены ограничения, дабы гарантировать порядок во внутренних делах, но также и для того, чтобы изолировать себя от иноземных нововведений. Одно из подразделений полицейской системы, Polizeihofstelle , занималось политическими преступлениями и преступлениями против нравственности. Элис Хэнсон, историк венского музыкального мира в эпоху бидермейер, говорит так: « Polizeihofstelle управляло цензурой и собирало информацию об иностранцах или местных жителях, вовлеченных в революционную, преступную или морально предосудительную деятельность. Тайные расследования и жестокие кары усиливали атмосферу напряженности и недоверия в венской публичной жизни». Цензурный надзор не был тщательным и не имел четких принципов, но служил причиной отлагательств, изматывал и портил жизнь. К 1826 году трёхлетняя борьба из-за пьесы «Слава и закат короля Оттокара» ( König Ottakars Glück und Ende ), которую не терпелось посмотреть самому императору, довела Франца фон Грильпарцера до отчаяния, он признавался Бетховену, что цензура убила его. Австро-американский журналист и писатель Карл Зильсфильд, бежавшей от репрессивной системы Меттерниха, в 1828 году написал книгу «Австрия как она есть, или Очерки очевидца о европейских дворах». Он подвел итог обстановке идиотизма, навязанной государством австрийским писателям: «Никогда не было более мучительно окованного существа, чем австрийский писатель. Он не должен оскорблять какое-либо правительство или какого-либо министра, или выступать против какого-либо учреждения, если его представители влиятельны, и против аристократии. Он не должен быть либеральным, философским, юмористическим – вкратце, он не должен быть ничем. Под оскорблениями и нападками понимаются не только сатира и остроумие, нет, австрийскому писателю возбраняется давать какие-либо объяснения, потому что это может привести к серьёзным мыслям».