Иэн Бостридж - «Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Отношения между искусством и властью всегда были непростыми. Человек искусства, художник ищет свободы самовыражения и, вероятно, всегда ее искал, насколько бы это вековое желание творческой независимости ни было интенсифицировано романтизмом с его культом поэта-бунтаря. Но «искусство» и «художник» – под этими словами мы понимаем живущую по своим законам область творчества и профессионала, занимающегося музыкой, живописью, литературой и подобным, – исторический продукт разделения труда и наличия излишков производства внутри общества. В обществах, чья экономика работает только на выживание, могут быть люди, которые рассказывают истории, рисуют, поют, но там нет художников в нашем смысле слова. С конца XVIII века ситуация стала сложнее благодаря возникновению рынка произведений искусства. Гений, прежде восстававший против запросов привилегированного заказчика, теперь должен был опасаться последовательного подчинения запросам публики. Настоящий творец создаёт новые потребности публики и направляет свой путь туда, где до него ещё никто не бывал. В результате появляется понятие авангарда.

У того, что в наши дни называется «классической музыкой», свои тревоги в период экономических преобразований и капиталистического кризиса. В наибольшей степени ориентированная на рынок часть нашей деятельности – звукозапись – переживает спад. Технологии позволяют большему, чем когда-либо, числу людей слушать классическую музыку прошлого или новую, создатели которой надеются, что она их переживёт. Однако механизмы превращения записей в деньги работают все хуже. Сейчас люди хотят получать воспроизводимую в электронном виде музыку бесплатно или за ничтожную сумму. Конечно, нет никакого свободного рынка, рынки в любой сфере производства или обслуживания регулируются государством, обычаями, законами, запросами потребителей, чем угодно. Но бизнес, занимающийся записью классической музыки, всегда был особенно гибок, потому что статус и предпочтения владельцев и руководителей компаний создавали возможности субсидировать и осуществлять такие проекты, про которые заранее можно было сказать, что они не принесут ни гроша. В XX–XXI веках концертная жизнь ещё более отдалилась от схемы рыночной практики. Классическая музыка, которую мы хотим услышать на концерте или в опере, создавалась в период, когда оплата труда была значительно ниже, чем теперь. Трудоемкие формы исполнения, которых требует классика: симфонический оркестр, состоящий из сотни высокообразованных профессионалов, – подразумевают, что выступления, где исполняют классическую музыку, сейчас обходятся дороже, чем в девятнадцатом столетии. Классика не поддается сокращению затрат за счёт роста эффективности труда, инноваций, конкуренции и массового производства, которые были введены в других отраслях в XIX–XX веках. Большинство других элементов роскоши стали доступнее. А классическая музыка не стала, и это определённо часть её привлекательности как искусства, свободного от тенденции к модернизации. Но когда в либеральных демократиях товары, прежде предназначенные для избранного круга, превратились в насущные для каждого, искусством во всем его дорогостоящем великолепии уже не владеют одни лишь богатые и могущественные или даже буржуа, право наслаждаться им получил любой гражданин. Это в конечном итоге оправдывает субсидии, прямые или в виде налоговых послаблений, которые поддерживают жизнь традиционного искусства в капиталистическом обществе. Музыкальная традиция, ориентированная на двор или аристократический салон, нашла, таким образом, себе место в современности. Парадоксы неизбежны. Очень легко представить поддержку классической музыки не общественной необходимостью, а делом финансирования со стороны среднего класса. Как на идеальную модель продолжают смотреть на частное или корпоративное спонсорство, на деле не менее надежное, чем государственное субсидирование, в вопросах выделения средств на нужды меньшинства.

Эти темы, кажется, отделены двумя сотнями лет и многокилометровой дистанцией от Франца Шуберта в бидермейеровской Вене. Шуберт пытался добиться независимости в рамках системы, отказывавшей ему в свободе и достоинстве и затруднявшей для него честный заработок, который он мог бы иметь, преследуя собственные эстетические цели. Однако музыканты – исполнители не меньше, чем композиторы, – и сейчас борются со сложностью, заключающейся в том, чтобы утвердить свою независимость от денег или правительства. Тут нет простых решений. Как раз накануне финансового краха 2008 года меня попросили произнести речь, посвященную вкладу лондонского Сити в развитие искусств. Как певец, постоянно выступавший в культурном центре Барбикан и пользовавшийся благами от его творческих программ и теми возможностями, которые центр мне предоставлял, я был рад такому случаю. Не подозревая о том, что должно было вот-вот нагрянуть (теперь это меня смущает), я расточал хвалы инновационному подходу и открытости, царившим в финансовом отделе, благодаря чему возник простор для параллельных новшеств и рухнули барьеры в творческой деятельности. Правительство, озабоченное тем, чтобы деньги расходовалось целесообразно и чтобы интересы местных жителей были в приоритете, не могло долго попустительствовать подобным радужным мыслям. Легко говорить, когда огромный мыльный пузырь лопнул, а тогда я был охвачен той же лихорадкой, что и биржевые спекулянты в пылу ажиотажа или ослеплённые сотрудники рейтинговых агентств. В похмелье, которое мы теперь испытываем, одни больше, другие меньше, внушает тревогу то, что мы настолько зависели от махинаций, теперь вызывающих у нас мало одобрения. Но никто, даже самый суровый художник, не может уйти от своего времени, от его социальных, политических, экономических реалий. Подлинная независимость – это утопия, но мы должны стараться представлять себе её осуществимой благодаря взаимному равновесию интересов и поощрению разнообразия. Утопическая надежда необходима. Осознание этого помогает лучше разобраться, чего стоило восхитительное искусство такого композитора, как Шуберт, понять масштаб сил, затраченной на многие его произведения, и то, как его музыка связана с нами. Его досада, его повседневные заботы, его отчуждение – они также и наши.