Иэн Бостридж - «Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Здесь есть родство с тем чувством возвышенного, что передано на картинах Каспара Давида Фридриха – часто не без намека на тему «суеты сует и томления духа» из Книги Экклезиаста, а это напоминает об «Одиночестве» Майрхофера. Но возвышенное у Фридриха обладает и мрачностью, более близкой к «Зимнему пути» Шуберта. Возьмём, к примеру, «Монаха у моря» (не авторское название), картину, на которой, как считают многие, художник изобразил себя самого и которая первоначально составляла диптих с другой, где Фридрих написал собственную погребальную процессию.

Еще более прямая перекличка существует между «Зимнем путём» и диптихом 1807–08 годов – «Лето» (находится в Мюнхене) и «Зима» (утрачена). На первой на фоне мягкой зелени пейзажа – обнимающаяся пара в роще. Природа принимает любовников в своё лоно, два голубя на вьющемся плюще и два подсолнуха у входа в беседку соответствуют парности персонажей, чьи тела слились в мирной уютной обстановке. Как поется в «Спокойно спи», «Был весел ясный май» ( Der Mai war mir gewogen ).

На картине «Зима», наоборот, все выщербленное, разрушенное, пасмурное, изломанное ветром, в основном одноцветное, насколько можно судить по черно-белой фотографии. На переднем плане карликовая по сравнению с полуобвалившейся стеной, одинокая согнутая фигура пересекает снежную поляну, опираясь на палку:

И этот воображаемый нищий бродяга – репрезентация самого художника. В 1810 году Фридрих нарисовал мелом автопортрет в образе монаха-отшельника с демоническим взглядом: он – человек, работающий в монашеском уединении мастерской, похожей на келью, нигде не дома – даже в своём жилище, «погруженный в себя, замкнутый, трагический эксцентрик, скиталец Чистилища», по словам историка искусства Йозефа Кернера.

Счастливая чета влюблённых на картине «Лето» – персонажи жанровой сценки, они возникают из пейзажа, к которому принадлежат, а общая композиция передает представление о райском блаженстве. Это утраченный мир былого, утраченный для скитальца у Шуберта так же, как для скитальца у Фридриха. Художник, подобно своему персонажу, одиноко ищет что-то среди руин.

Скитальцы Фридриха – не жители пейзажей, в которых изображены, они проходят мимо, вбирая в себя окружающее, но не растворяясь в нем: «Чужим сюда пришёл я, чужим и ухожу».

Люди в пейзаже, по мысли философа Фридриха Вильгельма Йозефа фон Шеллинга, высказанной в «Философии искусства» (1802), должны быть либо «исконными жителями» – подобно нашей паре влюбленных в «Лете», либо «изображаться в качестве чужестранцев, путников» [25] Перевод П. Попова. Шеллинг Ф.-В. Философия искусства. М., 1999. , опознаваемых по внешности и даже одежде, чуждым самому ландшафту. Поэтому у Каспара Фридриха появляются бродячие монахи или, тоже часто, до странности хорошо одетые путники, явно занесенные в окружающий пейзаж из какой-то другой, более подходящей им сферы. Самый знаменитый из них, прямо-таки готовый постер для романтических подвижников байроновского или ницшеанского типа, – персонаж «Скитальца над морем тумана» (1818), картины, которая находится в гамбургском Кюнстхалле. Композиция весьма возвышенная, фигура многозначительно героична, но меня всегда занимало, во что скиталец одет. Его наряд, как полагают искусствоведы, это униформа «вольных егерей» ( Freiwillige Jäger ), призванных на службу, как был призван и Вильгельм Мюллер, прусским королём Фридрихом Вильгельмом III во время освободительной войны с Наполеоном. Есть даже предание, что скиталец Фридриха (впрочем, не совсем его, поскольку художник не оставил пояснений на данный счет) – реальная личность, некий полковник Фридрих Готтхард фон Бринкен из саксонской пехоты, хотя неясно, продолжил ли Бринкен службу как егерский офицер или погиб на поле боя в 1813‐м. Отсылка к героям 1813–14 годов придаёт полотну полемическую заостренность. К 1818 году общественное мнение в Германии уже было расколото между теми, кто, как Вильгельм Мюллер, считал, что они принимали участие в борьбе за свободу и национальное единство, и теми, кто следовал официальной линии, суммированной в формуле: «Король призвал, и пришли все» ( Der König rief und alle, alle kamen ). Настаивать на народном характере антинаполеоновских кампаний означало идти на конфликт с властью. Знаменитое студенческое празднование годовщины битвы под Лейпцигом в октябре 1817 года стало одним из тех событий послевоенных лет, что привели к обнародованию Карлсбадских декретов в 1819‐м и подавлению либеральной и радикальной деятельности.

Каспар Фридрих. «Скиталец над морем тумана», 1818

Подростком Шуберт встретил самого известного из мятежных патриотов, поэта Теодора Кёрнера, который в 1812 году находился в Вене – за год до зачисления на военную службу. Кёрнер работал в Бургтеатре и был помолвлен с Антониной Адамбергер, дочерью Иоганна Валентина Адамбергера, для которого Моцарт написал роль Бельмонте в «Похищении из сераля». Пара присутствовала на представлении «Ифигении в Тавриде» Глюка вместе с Шубертом и его добрым другом Йозефом фон Шпауном, затем они вместе обедали, обмениваясь словами неприязни по адресу нескольких профессоров, сидевших неподалёку и высмеивавших исполнителей. А уже в августе следующего года Кёрнер был убит, когда ему исполнился всего двадцать один год. Погребённый под тевтонским дубом, он превратился в мощный символ стремления немцев к национальному единению, и оставался таким еще в XX веке. Его образ вдохновлял целое поколение – образ смутьяна, выражавший идею, что война это не «дело корон», что это – «крестовый поход» и «священная война». Широко известно изображение Кернера на картине, написанной в 1815 году в память о нем его товарищем по добровольческой службе художником Георгом Фридрихом Керстингом «На караульном посту». Керстинг также изобразил Каспара Давида Фридриха в его мастерской в 1812 году, а Фридрих, который был недостаточно молод, чтобы идти добровольцем, но хотел внести свой вклад в вооруженную борьбу, частично оплатил обмундирование и экипировку Керстинга. Таким образом, между Шубертом и Фридрихом три степени отчуждения: Шуберт – Кернер – Керстинг – Фридрих.