Иэн Бостридж - «Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Имевший большое влияние эксцентричный и причудливый «роман воспитания» Клеменса Брентано «Годви, или Каменное изваяние матери – Взбесившийся роман» ( Godwi, oder Das steinerne Bild der Mutter – Ein verwilderter Roman ) содержит достойный внимания фрагмент с воздушным звуком рожка, напоминающий кислотный трип 1960‐х годов: «Тут Годам взял маленький серебряный охотничий рожок со стены и несколько раз слегко подул в него… “Звуки – изумительное живое дыхание тьмы, – сказал я, – как если бы все шептало, и шевелилось, и говорило с нами в этой потайной комнате, в которой пение кажется пылающими ударами пульса. Их тон – жизнь и форма Ночи“. Годви сказал: “Знак всего невидимого, побег желания“».

Для поклонника Lieder Брентано, прежде всего, – один из составителей (вместе с Ахимом фон Арнимом) «Волшебного рога мальчика» ( Des Knaben Wunderhorn ), собрания немецких народных песен и стихов. Тут имеется в виду, по-видимому, рог изобилия, поскольку сама книга – сокровищница, подобна этому мифическому предмету. «Какие чудесные богатства собраны здесь!» – как бы говорит название.

Но рог также, что достаточно очевидно, волшебный инструмент, чьё пение призывает нас из глубин тёмного леса, где обитают легенды и тайны. В первой книге есть всадник, высоко поднимающий рог, но если он и может напомнить нам о почтальоне и его рожка, на самом деле речь идёт о роге из первого стихотворения сборника, Das Wunderhorn , «Волшебный рог», который одновременно представляет собой и музыкальный инструмент, и вместилище, полное золота и драгоценных камней, с сотней золотых колокольчиков, выгравированным на нем. Когда императрица в своём замке касается рога, он «сладко звучит, как не звучала ни одна арфа, не пела ни одна дама».

«Волшебный рог мальчика», выпуск 2‐й, титульный лист, 1808 год

Колокольчики, арфа, голос, рог – все романтические метафоры составляют единый образ. Друг Шуберта Мориц фон Швинд показал «волшебный рог» с меньшей многозначностью, на картине 1848 года, ныне находящейся в Мюнхене, для которой он сделал прекрасный набросок и на которой рог приставлен к губам томного юноши, мечтающего посреди леса.

Можно многое сказать о рогах и рожках, но уже того, что мы упомянули, достаточно, чтобы понять: когда мы слышим звук рожка в «Зимнем пути», как, например, в «Липе», он несёт с собой большой культурный багаж. Рог имеет глубокие корни в немецкой романтической культуре, и поскольку традиция Lied , созданная, по всей вероятности, Шубертом, – то место, где встречаются поэзия и музыка, звуки рога здесь обладают огромным значением. Исторический контекст тоже весьма богат. Как в стихотворении де Винби, основная часть которого представляет собой изложение легенды о Роланде, охотничьи рожки приводят на ум былое, феодальное прошлое, потерянный мир. Они ассоциируются, конечно, с яростью и мужественностью, хотя дело обстоит таким образом в «Зимнем пути» в меньшей степени, нежели в «Прекрасной мельничихе», где Saus und Braus , «шум и спешка» охотника из одноименной песни Der Jäger , «Охотник» и текучий рог в Die böse Farbe («Плохой цвет») выражают угрозу жизни мельничьего подмастерья, приятные песни которого и танцы для детей, что он играет на тростниковой свирели, должны соперничать с диким бахвальством охотника. Но звуки рога рисуют также идеализированный образ прошлого, с валторнами, охотничьими рогами без клапанов, чей звук доносится из чащи древних германских лесов, родины германского мифа, германских ценностей и почти, можно сказать, самой немецкой нации. Добавим сюда и намёк на сопротивление римским легионам и происхождение готической архитектуры от лесных германских деревьев, воспроизведенных в камне и противопоставленных мрамору и рациональности классической архитектуры.

Непосредственно с «Зимнем путем» рог связан как эмблема, потому что стихотворный цикл Мюллера был впервые опубликован полностью во второй книге «Стихотворений из посмертных бумаг странствующего валторниста» ( Gedichte aus den hinterlassenen Papieren eines reisenden Waldhornisten ). Мюллер был другом и Брентано, и Ахима фон Арнима, выбранное им название сборника передает типично романтический дух, подразумеваемый звук рога Мюллер использует для своих целей, придерживаясь направления, многим обязанного Брентано. Однако тут есть и игра в тайну. Кто такой странствующий валторнист? Почему он скитается? Странствует ли он от одного аристократического двора к другому, как вольный музыкант-одиночка? Или он путешествует с труппой? Вероятно, он не из тех прославленных виртуозов восемнадцатого века, сделавших великолепную карьеру благодаря игре на усовершенствованном роге животного? Каким нам следует вообразить себе его? Он, возможно, принадлежит к минувшим временам?

К 1820‐м годам странствующие виртуозы уже вышли из моды. А рог природного происхождения, все еще господствующий инструмент среди себе подобных, постепенно вытеснялся входившим в употребление рогом с клапанами, начиная с 1820‐х: еще одна жертва промышленного прогресса.

Звуки рожка в «Почте» могут напоминать о рогах былых времён, о романтическом мифе, о грезах под липовым деревом… Однако сам по себе рожок – нечто совсем иное, у шубертовской почты деловой, торопливый, азартный характер слышен здесь и сейчас, а не в отдалении. Подобные сигналы были хорошо знакомы путешественникам начала XIX века, они означали прибытие на почтовую станцию и отправление с нею, а и попросту предупреждали пешеходов, чтобы те были осторожней на дороге. Если в «Липе» скитальца искушают образы прошлого или смертное томление, теперь он сталкивается с шумной, окликающей его современностью.

В какую бы старину ни появился сам почтовый рожок, почтовые экипажи 1820‐х годов, на которые указывает его звук, были деятельной силой модернизации, формой скорого, целевого, эффективного транспорта, умышленно, жестко противопоставленной бесцельным скитаниям пешком по «Зимнему пути». Возникает антитеза между скитальцем и оживленно-деловитым миром, к которому он не принадлежит.

Железная дорога Стоктона и Дарлингтона, первый пассажирский общественный транспорт такого рода, открылась в 1825 году, поздновато для того, чтобы это отразилось на творчестве Вильгельма Мюллера или Франца Шуберта. В Германии пассажирские паровые железные дороги появились во второй половине 1830‐х. Общераспространённое мнение гласит, что именно открытие железных дорог произвело революцию в сфере путей сообщения в XIX веке, как бы упразднив время и пространство. Быстрые и надёжные транспортные линии сократили расстояния. Железная дорога с её скоростями и расписанием поездов положила начало постепенному установлению единого часового измерения времени во всем мире, процессу, лишь убыстренному телеграфом, потом телефоном, радио и телевидением. Яркое зрелище прогресса, представляемое железной дорогой, иногда заставляет забыть, что первыми появились почтовые кареты. «На чисто математическом языке, прирост скорости с 1615 года по 1820 был больше, чем прирост с 1820 до наших дней», – с некоторой провокацией пишет историк Вольфганг Берингер. В первые десятилетия XIX века, когда взрослели Мюллер и Шуберт, почтовые службы, осуществлявшие доставку пассажиров, стали дорогой в будущее.