Иэн Бостридж - «Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Процесс шел не слишком быстро. Сначала почту доставляли верхом, используя станции, где меняли лошадей, для увеличения скорости. Затем, в семнадцатом веке, почтовые кареты, ходившие по расписанию, дали доступ к транспортным средствам более широкой публике. В литературе всей Европы XVIII века мы встречаем упоминания о почтовых экипажах, но лишь в 1820‐е развитие системы достигло высшей точки. В кареты по-прежнему впрягали лошадей, но в пределах этих ограничительных условий было сделано все возможное, чтобы устранить прочие препятствия для быстрого и надежного обслуживания. Скоростная почта создаётся в Пруссии в 1821 году, в Австрии – в 1823‐м, в Саксонии – в 1824‐м, в Баварии в 1826‐м.

Современники говорили о «совершенно новом виде», который обрело «почтовое сообщение в Германии» (1825). Отзывы писались под сильным впечатлением: «Реформа почты – великое, восхитительное новшество этого века в Германии» (1826). Сеть дорог расширялась, их покрытия улучшались параллельно с усовершенствованиями в устройстве экипажей, так что пассажиры чувствовали, что карета «скользит» по пути. Уменьшилась продолжительность остановок на почтовых станциях., использование часов и регистрационных журналов кондукторами гарантировало соблюдение расписания, штрафы за опоздания начислялось уже не по часам, не по четвертям часа, а по минутам. Сокращалось время путешествия, например, от двух с половиной дней пути из Берлина в Магдебург до пятнадцати часов. Франкфурт теперь был отделен от Берлина лишь двумя с половиной днями пути, и в 1830‐х каждую неделю туда отправлялись девяносто три быстроходных экипажа. Координирование расписаний повлекло за собой новое восприятие времени, ставшего стандартизированным. В 1825 году главная прусская почтовая контора в Берлине установила «стандартные часы». Все экипажи этой службы были снабжены хронометрами, отсчитывавшими время согласно этим часам до пунктов назначения в самых глухих медвежьих углах.

По сравнению с нормами движения поездов, не говоря уже об автомобилях, по сравнению с достижениями последующих десятилетий это может показаться мелочью. Но на среду обитания тогдашних людей сильно воздействовало даже изменение скорости экипажа, запряженного лошадьми. Томас де Квинси в 1849 году вспоминал ушедшую славу английских почтовых экипажей в прочувствованной прозе: «Благодаря скорости, небывалой по тем временам… они первые прославили движение». Система путей сообщения, неутомимая в требованиях пунктуальности, скорости и эффективности, лишила путешествие досужей обстановки, которой не суждено было возвратиться уже никогда. Новый вид перемещений с места на место был «полон ужасов», писал один обозреватель в 1840 году: «Тираническая точность, выгодная, возможно, для всех в целом, – пытка для отдельного человека». Во время поездки в 1830 году из Берлина в Гамбург Тереза Девриент чувствовала себя транспортируемым товаром, «без зрения и слуха». Август фон Гете, нервический сын более отважного отца-поэта, путешествуя в Италию в 1820‐х годах, был столь обеспокоен скоростью, что в Базеле сменил почтовую карету на частный экипаж помедленнее, «передвигаясь быстро, но не слишком быстро, по этим прекрасным краям». Почтовая карета в Германии и Австрии в 1820‐х не была романтическим объектом ностальгии, более практичная, нежели поэтичная. Антитеза шубертовского отчужденного скитальца этому изобретению меркантильного общества несла с собой яркую драматическую напряженность, подчеркивающую изгойство героя: таковы два типа звуков рога, один раздавался в лесу старинных воспоминаний, другой – с большой проезжей дороги, где стремительно неслись экипажи.

Письма – важный прием в романтической литературе. У слова «романтический» целый веер значений и подтекстов, но, по крайней мере, одно значение связано с французским словом «роман». Быть романтиком – это, в некотором смысле, быть героем романа, создавая из хаоса посредством связей между событиями и их осмысления повествовательную форму. Многие знаковые романы восемнадцатого века и далее, в период романтизма, – эпистолярные, где история рассказывается благодаря обмену письмами. В эпоху технологических успехов почтового сообщения такая структура тем более оказывается оправданной: персонажи, субъективную сторону жизни которых призван раскрыть роман, связаны меж собой возможностью регулярной, надёжной эпистолярной коммуникации. Вот один из классических образцов письма как инструмента на вооружении романа:

«О, как я исстрадался, пока не получил желанного письма! Я ждал его на почте. Вот почта вскрыта, я сразу называю свою фамилию, становлюсь назойливым. Мне говорят, что письмо на моё имя есть. Я трепещу. Прошу поскорее дать его мне, обуреваемый смертельным нетерпением. Наконец получаю. Юлия! Я узнаю строки, начертанные дивной твоей рукою! Я протягиваю дрожащую руку за заветным сокровищем, готов осыпать поцелуями священные буквы! Но до чего осмотрительна боязливая любовь! Я не смею прильнуть губами к письму, не смею распечатать его перед толпой свидетелей. Спешу скрыться. Колени мои дрожат, волнение все растёт, и я едва различаю дорогу. За первым же поворотом я распечатываю письмо, читаю его, пожираю глазами… я заливаюсь слезами. Прохожие смотрят на меня; дабы скрыться от любопытных глаз, я сворачиваю в аллею» [31] Перевод Н. Немчиновой и А. Худадовой. Руссо Ж.-Ж. Юлия, или Новая Элоиза. М., 1968. .

Так пишет своей Элоизе Сен-Пре в романе Руссо «Юлия, или Новая Элоиза», обладавшем огромным влиянием. Любовная история, развертывающаяся в письмах, имеет особый сюжетный ритм ожиданий (когда придёт письмо?), разочарования (сегодня его нет), радостного исхода. У этого радостного исхода собственные эмоциональные составляющие: письмо как материальный предмет, конверт, который открывают с предвкушением; почерк, сразу узнаваемый, как в случае Сен-Пре, но также передающий в очертаниях букв чувства писавшего, взволнованность, мечтательную точность, решимость; наконец, само содержание, опять неожиданность, требующая, чтобы письмо перечитывали вновь и вновь, – и тому подобное. Вот настроение, передаваемое первой строфой «Почты». За ней следует разочарование: для скитальца нет никакого письма, – и все же почтовый рожок невольно напоминает обо всех навязчивых переживаниях, связанных с перепиской. Сердце скитальца подскакивает, потому что карета едет из города, где живёт любимая, как он и сообщает нам. Но его сердце и трепещет, потому что почтовый рожок все-таки означает и все те переживания, которые связаны с ними. Мы слышим волнение в вокальной партии, где голос поднимается до высокой ля-бемоль. Тут уже содержится та скоропалительность, которую современные исследователи отождествляют с социальными сетями и электронной почтой. Любовный сюжет зависит от мгновенного обмена цифровыми текстами, о которых уведомляют томительно ожидаемые жужжание или музыка звонка. У такого сюжета те же гормональные скачки, что у обмена бумажными письмами, хотя другие материальная основа и ритм.